Леонид Млечин - Коллонтай

В документах Наркомата внутренних дел, в материалах, составленных на основе показаний, выбитых из уже осужденных и уничтоженных людей, фигурировала и фамилия Коллонтай. Полпред в Швеции значилась среди тех, кто ведет «враждебную деятельность» против Советского государства. Похоже, готовился отдельный процесс и над дипломатами, которых намеревались обвинить в предательстве и работе на врага. Среди других на скамье подсудимых оказалась бы и Александра Михайловна Коллонтай. Но замысел по разным причинам не реализовался.

Посольская жизнь продолжалась как обычно. 23 февраля 1939 года состоялся большой прием в честь Красной армии. Секретарь посольства Сысоев шепчет Коллонтай:

— Александра Михайловна, дайте распоряжение, чтобы в кабинет подали еще водочки. Вся вышла, а Анна Ивановна не дает.

— Вероятно, в кабинете собрались все наши, советские, оттого Анна Ивановна и не дает еще водочки. Скажите нашим, пусть идут занимать гостей, а не сидят отдельно. Выпить успеют потом…

Успех Коллонтай в роли посла объяснялся ее широкими связями и контактами. Лидеров социал-демократии она знала еще с дореволюционных времен. При королевском дворе помнили ее аристократическое происхождение. Яркий человек, писательница и блестящий оратор, она не могла не привлекать внимание.

А события в Европе развивались стремительно. Континент раскололся на два лагеря. С одной стороны — нацистская Германия и ее союзники. С другой — западные державы.

Александру Коллонтай пригласил к себе наследный принц Швеции и будущий король Густав Адольф VI. Принц задал полпреду вопрос, волновавший многих в Европе:

— Советское правительство не намерено повернуть свой курс на дружбу с Берлином?

— Откуда у вас такие мысли, ваше высочество? — удивилась Коллонтай. — Советский Союз и фашистская Германия — это же огонь и вода!

— Да, но у вас есть нечто общее, — хладнокровно заметил кронпринц, — вы не признаете демократии и управляетесь диктатурой.

Двадцать третьего февраля 1939 года, в день, когда в советском посольстве был большой прием, умерла подруга детских лет Коллонтай — Зоя Шадурская. Узнав об этом, 12 марта Александра Михайловна написала ее сестре — актрисе Вере Юреневой: «Великая боль утраты Зоюшки с каждым днем становится больше, тяжелее. Понимаете, для меня Зоечка — это была половина моей жизни, личной жизни, личных отношений. У меня ведь лично близких, кроме нее, и нет… Я знаю, как Зоечка горячо, с энтузиазмом переживала бы XVIII съезд и какие я бы получала от нее полноценные и правдивые, богатые впечатления!.. Как же жить теперь?..»

Не поймешь: про партийный съезд Коллонтай писала осознанно, понимая, что ее послания читаются под микроскопом, или же это происходило автоматически?

Писательница Изабель де Паленсия была в 1935–1939 годах послом республиканского правительства Испании в Швеции. Они с Коллонтай подружились, и потому Александра Михайловна с особым интересом следила за происходящим на Пиренеях.

На выборах в Испании победил Народный фронт, к нему присоединились коммунисты. У власти в стране оказались радикально настроенные социалисты, что многих напугало. Набожные католики опасались антицерковных настроений левых. Это спровоцировало гражданскую войну. Обе стороны проявили невероятную жестокость.

Война на Пиренейском полуострове расколола не только самих испанцев, но и Европу. Мятежникам помогала нацистская Германия, республиканцам — Советский Союз. Левые потерпели поражение. В марте 1939 года мятежные войска генерала Франциско Франко заняли Мадрид. После победы в гражданской войне, 4 августа, генерал объявил себя пожизненным «верховным правителем Испании, ответственным только перед Богом и историей».

Александра Коллонтай писала Изабель де Паленсии: «Мне иногда казалось, что жизнь обокрала меня, лишив дара слез. Но сегодня утром, читая о героизме великого испанского народа, твердости его воли, его упорстве и величайших жертвах, я не могла удержаться от рыданий… Посылаю Вам две небольших корзинки клубники… И еще немного кофе — мой любимый сорт…»

В апреле 1939 года в Швецию прибыл представитель нового испанского правительства. Изабель де Паленсия эмигрировала в Мексику. Восхищавшаяся советским полпредом, она написала книгу «Александра Коллонтай, посол из России». В 1946 году эта книга вышла и на шведском языке.

Паленсия описала свой разговор с Коллонтай в марте 1938 года, когда Александра Михайловна позвонила и неожиданно предложила прогуляться за городом.

«В эти дни, — писала Паленсия, — я болела сердцем за Александру. И не потому, что ей пришлось выслушать столько жестких слов в адрес своей страны, а из-за того, что среди тех, кто предстал перед судом, был и Дыбенко, ее последний муж… Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что она пережила в эти дни. Ее лицо было суровым, без тени смятения. Александра посмотрела на деревья, глубоко вздохнула и произнесла: «Было время, когда все наши мужчины были, как нам казалось, такими же прямыми, твердыми и чистыми, как эти деревья». В ее глазах были слезы».

Никаких сомнений в правоте Сталина она себе не позволяла. Ведь ее он не тронул. Что касается остальных… Значит, они виновны.

А в Москве происходили большие перемены в дипломатическом ведомстве. 21 апреля 1939 года в сталинском кабинете нарком Литвинов подвергся уничтожающей критике. Особенно усердствовал глава правительства Молотов.

Третьего мая на заседании политбюро сменили руководителя советской дипломатии. Когда вопрос о радикальных переменах в Наркомате иностранных дел был решен, в сталинский кабинет ненадолго пригласили Максима Максимовича Литвинова. Ему сказали, что он смещен с должности. Для многих это была полная неожиданность — 1 мая Литвинов стоял на трибуне мавзолея вместе с руководителями партии и правительства.

На следующий день, 4 мая, с самого утра здание Наркомата иностранных дел в Москве окружили чекисты. На новое место работы приехал назначенный наркомом иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов. Его сопровождали секретарь ЦК, начальник Управления руководящих кадров Георгий Максимилианович Маленков и нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия.

Руководителей отделов и старших дипломатов по одному вызывали в кабинет наркома, предупредив, что там заседает комиссия ЦК. За столом на главном месте расположился Молотов, слева от него — Берия и Маленков. В некотором отдалении сидел Литвинов.

Вячеслав Михайлович что-то записывал. Георгий Максимилианович не проронил ни слова. Лаврентий Павлович слушал внимательно и охотно высказывался. Он лучше других знал тех, кто предстал в тот день перед комиссией, — на них в соседнем здании, где располагался НКВД, годами собирали материалы.