Леонид Млечин - Коллонтай

Александра Михайловна Коллонтай чувствовала, что война подбирается к Скандинавии: «Перечисление знакомых с детства финских названий заставило мое сердце сжаться. Неужели война коснется этих мирных мест, насыщенных воспоминаниями детства и юности? Неужели сгорит старый дедушкин дом и срубят тенистый парк?»

Коллонтай полагала, что в Москве плохо представляют здешнюю ситуацию. 17 октября 1939 года попросила разрешения у Вячеслава Михайловича приехать в Москву.

Наркомат иностранных дел находился на Кузнецком Мосту. Весь третий этаж этого старого здания занимали апартаменты Молотова, его секретариат и охрана. Но Молотов принял Коллонтай в Кремле. Это было 2 ноября. Ей пришлось долго ждать в приемной. Она обратила внимание, что кремлевские аппаратчики друг с другом не разговаривают, лица у всех хмурые.

— Приехали, чтобы похлопотать за ваших финнов? — Молотов был недоволен.

Александра Михайловна пыталась предупредить наркома:

— Мне кажется, в Москве не представляют себе, что повлечет за собой вооруженный конфликт с Финляндией. Все прогрессивные силы Европы, не одни только Скандинавские страны, будут на стороне Финляндии.

Вячеслав Михайлович раздраженно заметил:

— Это вы капиталистов Англии и Франции величаете прогрессивными силами? Их козни нам известны.

«Молотов был по натуре человеком сухим, жестким, желчным, часто занудным, — вспоминал Владимир Ерофеев. — Шуток не любил и не понимал». Словом, беседовать с ним было тягостно.

— Договориться с финнами нет никакой возможности, — подвел черту Молотов. — Нам ничего не остается, как заставить их принять наши разумные и скромные предложения, которые они упрямо, безрассудно отвергают. Наши войска через три дня будут в Гельсингфорсе, и там упрямые финны вынуждены будут подписать договор, который они не подписали, будучи в Москве.

Коллонтай получила указание — «Удержать скандинавов от вхождения в войну. Пусть себе сидят в своем излюбленном нейтралитете. Одним фронтом против нас будет меньше».

«Молотов не доверял Коллонтай как человеку, с его точки зрения, прозападных, либеральных настроений, — вспоминал Андрей Михайлович Александров-Агентов, который в 1942–1947 годах работал в полпредстве в Стокгольме. — И конечно, тоже считал ее необъективной в отношении Швеции, а заодно и Финляндии. Характерна фраза, которую он бросил в разговоре с Коллонтай сразу после начала советско-финляндской войны в 1939 году:

— Не беспокойтесь за свою Финляндию, через три дня всё будет кончено.

Ошибся тогда нарком в своих расчетах, крепко ошибся…»

Коллонтай надеялась пробиться к Сталину, но Молотов распорядился, чтобы она на следующий день в шесть утра вылетела в Стокгольм. Она покинула Москву удрученная.

План удара по Финляндии представил Сталину командующий Ленинградским военным округом командарм 2-го ранга Кирилл Афанасьевич Мерецков. Первоначальные наметки Мерецков докладывал Сталину и Ворошилову еще в июле 1939 года и получил одобрение. Сталину только не понравилось, что на проведение операции Мерецков просил целых две недели. Вождь считал, что разгром маленькой Финляндии не займет столько времени.

Двадцать девятого октября военный совет Ленинградского округа представил Ворошилову уточненный «План операции по разгрому сухопутных и морских сил финской армии». План был весьма поверхностным. В штабе округа исходили из того, что финны не окажут серьезного сопротивления, а финские рабочие вообще будут приветствовать наступление Красной армии. Продолжительность операции — десять-пятнадцать дней.

Начальник Генерального штаба маршал Борис Михайлович Шапошников предложил отложить начало военных действий на несколько месяцев, чтобы подготовиться получше и перебросить к границе дополнительные соединения и тяжелое оружие. Сталин удивился:

— Вы требуете столь значительных сил и средств для решения дела с такой страной, как Финляндия? Нет необходимости в таком количестве.

Население Финляндии составляло 3 миллиона 650 тысяч человек. Сталин был уверен, что быстро справится с этой маленькой страной.

Девятого ноября 1939 года правительство в Хельсинки заявило: «Финляндия не может предоставить другому государству военные базы в пределах своей территории и своих границ».

Теперь для войны нужен был только повод.

Двадцать шестого ноября 1939 года в 15 часов 45 минут, сообщил ТАСС, финская артиллерия обстреляла советскую пограничную заставу на Карельском перешейке у деревни Майнила, четыре красноармейца убиты, девять ранены.

Нигде и никогда не были названы имена этих «убитых» и «раненых». Они таинственным образом исчезли, будто и не существовали. За десятилетия, прошедшие с того дня, не нашлось ни одного факта, который бы подтвердил, что финны стреляли первыми. Да и с какой стати они бы открыли огонь? В Хельсинки пытались избежать войны с Советским Союзом.

Финские пограничники зафиксировали выстрелы с советской территории. Так оно, видимо, и было. Судя по некоторым свидетельствам, перестрелку на границе устроил начальник управления НКВД по Ленинградской области комиссар госбезопасности 2-го ранга Сергей Арсеньевич Гоглидзе. После финской войны, в апреле 1940 года, он получил орден Красного Знамени. В 1953 году Гоглидзе расстреляли вместе с Берией.

Вопрос о том, кто же все-таки начал войну, снял сам Сталин. Выступая на секретном совещании в ЦК партии, он говорил:

— Правильно ли поступили правительство и партия, что объявили войну Финляндии? Нельзя ли было обойтись без войны? Мне кажется, что нельзя было. Второй вопрос, а не поторопилось ли наше правительство, наша партия, что объявили войну именно в конце ноября — начале декабря. Нельзя ли было отложить этот вопрос, подготовиться и потом ударить? Нет. Всё это зависело не только от нас, а от международной обстановки. Там, на Западе, три самые большие державы вцепились друг другу в горло. Когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда их руки заняты и нам предоставляется благоприятная обстановка для того, чтобы в этот момент ударить…

Двадцать девятого ноября 1939 года Молотов вручил финскому посланнику ноту. В ней говорилось: «Советское правительство не может больше поддерживать нормальные отношения с Финляндией». Полпред в Хельсинки получил от первого заместителя наркома Владимира Потемкина шифротелеграмму: всей советской колонии немедленно покинуть страну.

В тот же день, 29 ноября, Молотов заявил по радио:

— Враждебность в отношении нашей страны нынешнего правительства Финляндии вынуждает нас принять немедленные меры по обеспечению внешней государственной безопасности Советского Союза.