Александр Колкер - Лифт вниз не поднимает

— Где? Кто? Вы, надо думать, Колкер? А где же нарушитель? — наперебой кричали прибывшие стражи порядка. — Мы по команде самого товарища Надсона!

Я извинился за беспокойство.

— Значит, так! — говорит старший наряда. — Мы будем за углом! В засаде! Если появится, кричите! Или звоните 02! У нас рация. Будем через минуту! Шутка сказать, сам полковник Надсон!

“Козел” отправился в засаду. Я поднялся домой.

Против окна на тополе сидел тот же верзила и, слегка раскачиваясь, приветствовал меня, вежливо приподняв кепочку…

Я задернул штору и лег спать.

Оглядываюсь назад и понимаю, что с годами песенные рамки стали тесны, что надо было преодолеть тяготение популярности композитора-песенника. Иначе — по наклонной вниз.

Работа над крупной формой для музыкального театра открыла второе дыхание.

Конечно, у меня был опыт работы в театральных спектаклях и в кино.

И все-таки там музыка носила прикладной характер. Она лишь помогала воплощать режиссерский замысел, помогала актерам раскрывать свои сценические роли.

Меня же тянуло к современному мюзиклу и опере, где музыка становится главным действующим лицом, где музыка диктует режиссерское и актерское решение спектакля или кинофильма.

Обычно у художника, артиста, музыканта бывает мечта, вершина, к которой он идет долгие годы, но покоряет ее не всегда.

Моей вершиной стала музыкальная трилогия по пьесам Александра Васильевича Сухово-Кобылина — мюзикл “Свадьба Кречинского”, музыкальная драма “Дело”, опера-фарс “Смерть Тарелкина”.

Этой трилогии я отдал двенадцать лет своей жизни и думаю — не напрасно.

Правда, я отвлекался на другие работы, но трилогия — это главное.

Свою жизнь я помню только по датам премьер. Если исключить премьеры песен, останется театр и кино. Таким образом, вся моя биография укладывается в две-три страницы. Эгу премьерную статистику я переношу в конец книги.

Я работал с разными поэтами и драматургами. И лишь один из них навсегда вошел в мою жизнь. Я говорю про Кима Ивановича Рыжова.

“Остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озер…”

“И наверно, крылья кто-то выдумал, потому что птице позавидовал…”

“Потому что на десять девчонок по статистике девять ребят…”

Мы с Кимом жили в одном доме на набережной Черной речки. Он на восьмом этаже, а я на пятом.

Композитору и поэту лучше всего работать рядом, по соседству, постоянно общаясь. Тогда музыка цепляется за слово, слово за музыку.

Иногда я писал на его готовые стихи. Иногда Ким мучился, подтекстовывая написанную мной мелодию. Ему приходилось втискивать поэтические строчки в музыкальное прокрустово ложе. Это непростая задача, если ты поэт, а не рифмоплет. Здесь Киму нет равных. Сказывается его природная музыкальность.

Нам помогало одинаковое мироощущение и схожие критерии в искусстве. Вот так мы и проработали с Кимушей более четверти века.

Душа в душу.

Я не хочу сказать, что Рыжов не писал с другими композиторами. Писал, и немало. Но со мной у него получалось лучше. Впрочем, как и у меня с ним.

Далее я хочу рассказать о моем друге, о его беспримерном жизнелюбии.

Не зря, видно, говорят, что мужчины любят глазами, а женщины ушами. Ким сразил бесчисленное множество женских сердец. Он никогда не бравировал своими победами, но любил меня подкусить: “Ну что ты, Саня, такой неумеха? Неужели тебе неведомо, что с женщиной надо поноэльничать? А сколько у тебя ног, не имеет никакого значения!”.

О нашей поездке в Карелию и Мурманскую область я уже упоминал. Тогда мы были молодыми, здоровыми и бесстрашными. Нас не пугали тучи комаров-вампиров, от укусов которых падали даже олени. Ехали на “чёс”, за деньгами.

Мы прилично подзаработали, выступая с концертами в Кировске, Апатитах, Североморске, Полярном, Кандалакше, Ловозере… Все не упомнишь.

Петрозаводск был конечным пунктом гастролей. Каждый из нас получил приличную по тем временам сумму. Естественно, решили гульнуть и отправились в ресторан “Арктика”.

В каком-то северном магазинчике мы купили себе свитера. Всем одинаковые, очень красивые, норвежские, цвета маренго. Гиндин, Рябкин, Колкер и Рыжов выглядели в этой униформе бригадой лесорубов. Странным было лишь одно — из четырех лесорубов трое были людьми еврейской национальности.

Рядом с нами за тремя сдвинутыми столиками гуляли настоящие лесорубы и рыбаки. В их компании сидела одна смазливая блондинка. Ухажеры постоянно освежали ее бокал, что вызывало ее ответную благодарную реакцию: время от времени она фальшиво, но громко голосила популярные песни советских композиторов.

Слава богу, заиграл оркестр. И туг наш Кимуха, разогретый винными парами и длительным воздержанием, встает и направляется в сторону блондинки. Лесорубы и рыбаки притихли. Мы тоже.

В институте считалось, что у Рыжова хорошее английское произношение. У кого считалось, я не знаю. До нас долетели отрывочные слова:

— Айм сори… эскюз ми… зе танцен… айм бизнесмен…

Услышать в том далеком 1963-м английскую речь в Петрозаводске? Разве что во сне. Эффект превзошел все ожидания. Наш ловелас увел из-под носа суровых мужиков их “фемину” и, нежно обняв ее, поплыл в медленном танце.

— Ту мору, — долетело до нас…

Мы понимали, чем должен закончиться этот вечер, и решили не испытывать судьбу. Взяли под белы рученьки Кимулю и разошлись по номерам.

Из Петрозаводска уезжали на следующий день, под вечер.

Такси было уже нагружено нашим багажом и концертными костюмами, а Рыжов, закрывшись на ключ, все еще предавался любовным утехам со смазливой блондинкой. Время поджимало, мы опаздывали на поезд.

Решительный Рябкин вызвал дежурную, открыл рыжовский номер ее ключом и выволок влюбленную парочку. В вагон мы блондинку не пустили.

— Кимушенька! Родненький! Я обязательно скоро приеду к тебе в Ленинград, и мы поженимся, как ты обещал! — голосила смазливая блондинка, размазывая по лицу косметику.

— Айм сори…

— Да ладно, хватит тебе, сволочь ты этакая!

Поезд тронулся.

На следующий день Кимуша пришел в себя только после трех бутылок “Жигулевского” и поведал нам о своем романе.

После ресторанного загула, как и обещала — ту мору, — к нему в номер пришла гражданка. (Так Ким называл всех смазливых блондинок.)

Труднее всего было объяснить ей, почему он, богатейший бизнесмен, одет так скромно? Если не сказать, бедно. Почему он занимает одноместную клетушку с умывальником, но без туалета? Так ведь можно пролететь и не добиться взаимности! И Кимуха пустился во все тяжкие: