Леонид Млечин - Алиби для великой певицы

К большому удивлению Федосеенко, через несколько дней он был вызван к генералу Скоблину, который являлся его начальником как глава объединения офицеров корниловцев.

Скоблин сразу же заявил Федосеенко, что все знает от Миллера, но не только не советует бросать работу с большевиками, а, наоборот, очень рекомендует ее продолжать. Цель? Получать от московских агентов ценные для РОВС сведения.

Федосеенко сказал Бурцеву, что Скоблин, убеждая его, будто бы даже признался, что в этих целях и сам состоит в связи с большевиками.

Полковник Федосеенко решил было последовать совету Скоблина, но через несколько дней неожиданно получил по почте приказ по корниловскому объединению, которым он исключался из рядов корниловцев. Почти одновременно и большевики прервали с ним переписку.

Такое совпадение событий Федосеенко объяснял Бурцеву тем, что именно Скоблин и предупредил большевиков относительно двойной игры полковника.

В результате всего этого Федосеенко подал генералу Эрдели, начальнику 1-го отдела РОВС, письменный доклад с подробным изложением всей истории и с просьбой назначить расследование относительно и его самого, и генерала Скоблина.

О своем разговоре генерал Дьяконов немедленно сообщил в Москву. Генерал начал работать на советскую разведку еще раньше Николая Скоблина.

Павел Павлович Дьяконов был командиром полка в русском экспедиционном корпусе во Франции и получил офицерский крест Почетного легиона. После Февральской революции получил от Временного правительства назначение военным атташе в Англию, в 1920-м перебрался в Париж. Через четыре года Дьяконов предложил свои услуги советскому полпредству и начал работать на ОГПУ.

В иностранным отделе ОГПУ начался скандал. Парижский резидент рвал и метал: коллеги из Берлина подставили Скоблина под удар! Москва оправдывалась:

«Париж

резиденту

Подтверждаем получение ваших последних писем.

По основному вопросу — делу Федосеенко и Магденко — вы, конечно, совершенно правы Мы тщательно проверяем сейчас все это дело. Нужно указать вам, что по некоторым причинам мы не были в курсе весьма важных деталей этого дела, вернее, не были поставлены в известность своевременно аппаратом т. Артема. Отсутствие четкой оперативной отчетности и привело нас к создавшемуся положению.

Директивы по этому вопросу были даны немедленно телеграфно в копии вам и даются сегодня почтой.

Вместе с тем, учитывая, что Федосеенко не очень-то доверяют в штабе РОВС (данные ЕЖ-13) и что его переписка, несомненно, просматривается французами, мы предложили Берлину осторожно проработать вопрос постепенной его компрометации путем намеков на ряд якобы данных в прошлом заданий, которые Федосеенко своим хозяевам: объяснить не сможет.

Что касается предложенных вами еще некоторых мероприятий, то мы возражаем против длительной ликвидации связи с ЕЖ-13 (консервации), но предлагаем брать материалы только на месте, не писать писем туда и встречаться в ближайшее время как можно реже. Вместе с тем укажите ЕЖ-13 на необходимость в ближайшее время уменьшить свою активность и ни в коем случае не выпячиваться.

Центр».

Берлинская резидентура сработала плохо. Скомпрометировать Федосеенко не удалось, а имя Скоблина опять попало в эмигрантскую печать в сомнительном контексте. Причем полковник Магденко был арестовал в Берлине по обвинению в шпионаже на Советский Союз, но на допросах молчал. О Скоблине он знать не мог. Тем не менее теперь уже иностранный отдел предложил законсервировать ценного агента.

«Париж

резиденту

По поводу известного вам Федосеенко Берлином вновь допущена одна ошибка, о которой вас должен подробно ориентировать т. Алексей. Ошибка заключается в том, что послан совершенно несуразный и оперативно малограмотный ответ.

Поэтому для сохранения ЕЖ-13, которого, очевидно, сейчас французская полиция будет разрабатывать, мы предлагаем вам порвать связь с ЕЖ-13 месяца на два. Обеспечить его на это время деньгами, очень осторожно связаться с ним, получить материалы, успокоить его.

Сообщите, если у вас будут какие-то другие соображения, хотя фактически это является предложением, которое вы выдвигали с самого начала.

По вопросу о выдаче подарка ЕЖ-13. Мы считаем, что сейчас выдавать на руки такой подарок опасно. Считали бы целесообразным приготовить такой портсигар с надписью и монограммой и показать его ЕЖ-13, но не давать сейчас в руки, а заявить, что он будет пока храниться в его личном деле как награда.

Мы исходим здесь из того, что лишние ценные вещи могут сейчас возбудить большое подозрение

Центр».

Роли переменились. Парижская резидентура не хотела даже на время оставаться без такого источника информации, как Скоблин.

«Центр

Обращаю ваше внимание на то, что к ЕЖ-13 Миллер и Шатилов продолжают относиться с полным доверием. Когда Миллеру донесли, что Федосеенко уверяет, что провокатор — не кто иной, как Скоблин, Миллера передернуло, и он предложил немедленно исключить Федосеенко из списков корниловского полка.

Шатилов сказал ЕЖ-13: «Вас это не должно смущать, и про меня пускают слухи, что я не просто агент большевиков, но что большевики мне платят жалование в две тысячи франков».

Генерал Шатилов поддержал Скоблина потому, что и сам стал жертвой волны слухов. Миллеру сообщили, что Шатилов, Скоблин и Туркул готовят переворот внутри РОВС, чтобы скинуть Миллера.

Шатилов ходил к Миллеру объясняться и оправдываться и заодно говорил о клеветнической кампании протии Скоблина. Но Миллер и так был однозначно на стороне своего старого друга и решил в обиду Скоблина не давать.

Пока происходило бурное выяснение отношений в русской эмиграции в Париже, Скоблин чуть было не погиб.

Несколько месяцев он лечился от малокровия. Ему впрыскивали какую-то новую патентованную сыворотку, но после восемнадцатого укола он почувствовал себя очень плохо. Его состояние стремительно ухудшалось, и он чуть было не отдал Богу душу.

Его повезли в операционную, и хирурги потом сказали Надежде Васильевне Плевицкой: опоздай они на час, у пациента было бы общее заражение кропи.

В парижской резидентуре советской разведки о тяжелой болезни Скоблина узнали случайно, потому что уговорились месяц не встречаться.

Сотрудник резидентуры, который непосредственно работал с генералом, помчался в больницу. Когда он приехал, Скоблин чувствовал себя уже вполне прилично. Скоблин похвастался, что к нему в больницу приходили Шатилов, Туркул, Фок, Витковский, делегаты от корниловцев. Генерал Шатилов проявлял особое внимание, звонил каждый день, осведомляясь о состоянии больного.