Ирина Стрелкова - Валиханов

Мусабай торговал с бугинцами почти месяц. У Чокана было время вызвать на Кегень Якуба Джанкулова, но Чокан этого не сделал. 2 сентября Алимбай скромно помалкивал на совещании, где Мусабай и другие караван-баши уговаривались, каким путем идти в Кашгар. Он знал, что, учтиво выслушав все мнения, Мусабай отдаст предпочтение Аксайской дороге — именно там стоит казачий отряд, загодя вышедший для охраны семипалатинского каравана.

Петропавловские купцы и несколько кашгарских кошей присоединились к семипалатинскому каравану: вместе будем отбиваться от разбойников.

Казаки могли незаметно следовать за караваном только до Зауки. Отсюда начинались кокандские владения. Насчет дальнейшей охраны Мусабай условился — за плату — с бпями кыдыков. Приехали уже знакомые Чокану Борсук, Самсалы и Джанет. Чокан с любопытством приглядывался к Джанету. Год назад у бугу ему рассказывали, что Боромбай изгнал этого знаменитого разбойника к тянь-шаньским киргизам. Но теперь, после смерти старого манапа, Джанету разрешили вернуться к кыдыкам.

9 сентября караван вступил в Заукинское ущелье. На первой же ночевке пропала одна из вьючных лошадей. Работники пошли по следу и в горах обнаружили костер, возле которого спали воры. Нескольких схватили, остальным удалось бежать, причем один изловчился ускакать на краденой лошади. Среди пойманных оказался брат Джанета. Бывший разбойник отругал брата и поклялся, что сам приведет украденную лошадь. Брат остался в караване заложником. Это не помешало Джанету нагрянуть на караван через два дня с вооруженной шайкой в семьдесят человек. Приказчики и работники взялись за ружья и при поддержке кыдыков бия Борсука отбились от разбойников, захватив троих в плен. А разбойники захватили двух татар. Джанет преспокойно явился в караван для обмена. Он отдавал двух пленных и краденую лошадь за трех своих джигитов. Чокан понял, что такие размены для купцов дело привычное. Честный бий Борсук до того огорчился, что уехал, не попросив обещанных Мусабаем подарков. Впоследствии Чокан узнал, что Борсук по-родственному отомстил Джапету набегом на его аил.

14 сентября Чокан начал новый дневник: «Сегодня мы перешли Зауку и вступаем в страны неведомые и незнаемые. Неизвестность эта заставляет меня вести более подробный и правильный дневник. Караван наш только что успел разбить коши и шатры на небольшой болотистой полянке, покрытой местами снегом. Кругом видны белые верхи гор, внизу чернеет ущелье, в глубине которого виднеется небольшое озеро. Идет снег и холодно. Я пишу эти строки в коше и при свете походного костра: материалом для поддержания его служат серые ветки Iuniperus sabina, Caragana jubatae, взятые в запас, ибо на этом пути почти до границы Китая нет другого топлива, кроме кизяка. Кашевар мой Кочкар готовит ужин и возится с чайником; для препровождения времени, частью чтобы согреться, я привык пить чай по-купечески: сколько может поместить желудок. Кругом слышно блеяние овец и говор работников, сидящих вокруг огней в ожидании ужина. Речь, кажется, идет у них о трудностях сегодняшнего подъема. Слышу, Бекмурза, киргиз из соседнего коша, рассказывает с большим жаром, как его верблюд с вьюком упал с косогора и как он спас свое животное; другой киргиз Акджол, известный в караване особенным красноречием, повествует, как он два года тому назад, зимой, после дождя, переходил Хабарасу в Тарбагатае и что путь был так скользок, что они целый день рубили ступени и потом клали в покатых мостах под ноги верблюдов войлок. Кто-то из них сравнивает Зауку с Кендыр-даваном на пути из Ташкента в Кокан и находит, что Кепдыр круче и выше Зауку. Разговор их интересен и поучителен. Это все народ бывалый, и многие из них всю жизнь свою служат при караванах и отлично знают географию пройденных ими стран. Чу, шум: стада бегут на гору. Вот слышен голос караванбаши. Рассказчики бегут к стадам. Слышны крики: «Айт! Айт!» Узнаю нашего краснобая, спешащего, без сомнения, к костру, чтобы докончить рассказ о хабарасуйском случае.

— Волк, что ли? — спрашиваю я нашего краснобая, спешащего к огню, чтобы продолжить разговор, до которого киргизы большие охотники.

— Он сам, — отвечает Акджол, вслед за тем входит мой пастух, приняв грустный вид, и говорит плачевным голосом, что волк «порвал» одну из наших овец, и эгоистически замечает: «Что бы подлецу порвать бы у других. Нет, все у нас».

— А сильно порвал?

— Оторвал весь курдюк.

Порванная овца отдается рабочим».

По схематической карте на одной из страниц дневника видно, что дальнейший путь от Зауки шел по высокогорью. Хотя Чокан собирался вести более подробный дневник, его записи делались все короче. Было очень холодно, однако из страха перед разбойниками даже на ночлегах не зажигали костров.

Но никто не вздохнул с облегчением, когда караван спустился в долину реки Аксай. Предстояло пройти длинным узким ущельем Теректы, где на караваны нападали киргизы из рода чонбагыш. Опытный Мусабай отправил двух работников в Кашгар к тамошнему аксакалу [83] Подробно о функциях аксакала см. дальше. , давнему своему приятелю, с просьбой выслать солдат для охраны.

26 сентября, сидя у себя в коше, Чокан торопливо дописывал в дорожную тетрадь:

«Южный склон, где мы теперь стоим, заметно потеплел, есть полынь и чий. От высоты Теректы до Ислыка [84] Ислык — ближайший китайский пикет. 60, до Кашгара 135 верст.

Тороплюсь: дневник сейчас зарывается в землю, и если бог возвратит нас живыми и здравыми, не испортит сырость, опять покажем белому свету. Поручаю тебя аллаху, до свидания.

Дневник писан крайне беспорядочно, для памяти. Нужно все привести в систему. Обширного понятия о пройденной местности по нему, конечно, никто не получит.

Завтра, может быть, дойдем до караула и, без сомнения, подвергнемся тщательному обыску. Через два дня будем в Кашгаре, что далее — в воле божьей, на него же возлагаем наше упование. Аминь».

Чокан завернул тетрадь в кусок коленкора и упрягал в деревянный сундук.

Зарыв свой клад в землю, Чокан показал место Мусабаю.

— Если со мной что случится, знаешь, кому отвезти тетрадь.

— Воля аллаха да будет, без его воли и волос не выпадет из бороды, — произнес торжественно Мусабай над земляным холмиком, помеченным плоским камнем. Уж он-то знал, что без поручика Валиханова обратный путь — предприятие сомнительное.

Утром по обыкновению на рассвете поднялись работники и ушли вперед с тридцатью оставшимися верблюдами и тремя тысячами баранов. Купцы не спеша попивали чай, прикладывались по очереди к кальяну. Потом Мусабай, не говоря ни слова, сел на лошадь, и все последовали его примеру. Только купцы нагнали медленно плетущийся караван, как из кустов вышли киргизы и перегородили дорогу. Тут были и чонбагыши и черики. Запросили грабители почему-то немного — тогуз красных кож русской выделки. Мусабай отсчитал со скорбным лицом девять кож и занес расход в книжку с пометой: «взято с насилием».