Ирина Стрелкова - Валиханов

Алишир-датха подтвердил, что Кашгар взят китайскими войсками, Валихан-тюря содержится под сильным караулом в Кокапде. Худояр-хан намеревался убить Валихана-тюря, но внял доводам почтенного ишана Сахиб-за-де. Убийство ходжи — великий грех!

Слушая Алишира-датху, Чокан отметил про себя любопытное совпадение. Один и тот же почтенный ишан Сахиб-заде, бывший кокандский посол в Петербурге, выручает русского агента Джанкулова и мятежного ходжу.

Политическая обстановка переменилась круто. Чокан больше всего боялся, что его экспедицию теперь отменят или отложат. Столько готовился — и на тебе. Он должен, непременно должен побывать в Кашгаре!

В марте Чокан получил письмо от Гутковского, запечатанное, разумеется, тремя печатями. Срывая нетерпеливо сургуч, Чокан вспомнил себя маленьким кадетиком и учителя геодезии в обсыпанном мелом мундире. Развернув письмо, он прежде всего заглянул в постскриптум. Там стояло: «Письмо это… возвратить назад, отправив в особом конверте на имя г. начальника корпусного штаба через посредство полковника Перемышльского». Предосторожность означала, что Чокан все-таки отправляется в Кашгар.

В Заилийский край пришла весна. Расцвели алые тюльпаны на горных прилавках. Стаи птиц летели из жарких стран к Абакумову на благословенный Алакуль. Сотня казаков двинулась из Верного в кочевья рода бугу, где ей надлежало находиться для безопасности каравана. А в Верное пришло послание Гасфорта поручику Валиханову. Почему до сих пор поручиком не представлены соображения по предмету возложенного на него поручения?

Но какие могут быть еще соображения? Все придется решать по ходу дела. Чокан, получив письмо, понял, что Гасфорт намерен прибыть в Заилийский край, чтобы потом доложить Петербургу о своем личном участии в отправке поручика Валиханова. И всем станет ясно, что у русских что-то затевается, ибо генерал-губернаторы не таскаются в такую даль из пустяков.

Довольно часто бывает, что при выполнении сложной задачи, причем в самый напряженный момент, в центре внимания оказывается непредвиденная мелочь. Валиханов и приехавший в Верное Гутковский приняли все возможные меры, чтобы назначенная Гасфортом встреча сорвалась. Для этого надо было рассчитать движение каравана так, чтобы он ушел за пределы Илийского края до появления там генерал-губернатора. Однако вовсе не легко перехитрить Гасфорта, если дело касается его карьеры. Не исключено, что именно он задержал караван в Семипалатинске.

Как свидетельствует рапорт Гасфорта министру иностранных дел, на Каратале в день прихода туда каравана он все-таки встретил поручика Валиханова, уже переодетого в киргизское платье.

Надо полагать, поручик Валиханов не стал делиться с Гасфортом всем пережитым и передуманным за долгий срок скитания близ караванного пути. Он ничего об этом скитании впоследствии не писал и, судя по воспоминаниям люден, его близко знавших, никогда никому не рассказывал, что же было с ним тогда в степи, о чем он размышлял, с кем встречался, о чем беседовал.

28 июня 1858 года Чокан присоединился к семипалатинскому каравану, который остановился для торга в урочище Карамула в тридцати верстах от Капала. По приказу караванбаши Мусабая проворные работники поставили кош для Алимбая-мурзы, владельца части каравана. Мусабай пожаловал к компаньону с торговыми книгами, списками приказчиков и работников. В бумагах значился и Алимбай Абдиллабаев, кокандский подданный, сын маргеланского выходца. Караван состоял из шести кошей, каждый из которых имел своего владельца и торговал самостоятельно. Всего по списку числилось 42 человека — ташкентцы, бухарцы, казахи. На многих листах шел перечень товаров. Ткани, зеркала, умывальники, подзорные трубы, кожа русской выделки, меха, мыло… По обложению в таможне числилось товару на 18 300 рублей 32 копейки, и еще на 400 рублей везли мелочного товара. Чокан заглянул и в список припасов. Мусабай прихватил в дорогу чай, белые сухари, сорочинское пшено [82] То есть рис. . Верблюдов 101, лошадей 65. Мусабай со вздохом сказал, что это очень мало, потому как половина по пути подохнет.

— Долгая дорога, опасная, но аллах милостив.

— Аллах велик, мудр! — Чокан прочел по-арабски из Корана на память суру 76 «Человек»: — «…Вводит он, кого пожелает в свою милость, а обидчикам приготовил он наказание мучительное». — Чокан увидел по сосредоточенному лицу своего компаньона, что ученость Алимбая выше всяких похвал.

Опытный караванбаши перешел к делу:

— Добрые вести. В Кашгаре цены на скот поднялись вдвое, а по некоторым слухам — и втрое. Скот, слава аллаху, всегда дорожает во время войн и восстаний…

Чокан понял, что его компаньон говорит не о барышах. Снимаются подозрения с каравана, рискнувшего идти в охваченный смутой Кашгар. Все караваны меняют по пути у казахов и киргизов свои товары на баранов. По нынешним временам риск оправданный. Глядишь, и встретятся по пути другие купцы, прослышавшие о высоких ценах в Кашгаре на скот…

Два дня в Карамуле шел оживленный торг. Купцы разложили на траве чугунные котлы, кованые треножники, заступы. Караваны, идущие через Степь, всегда норовят сбыть казахам самый тяжелый товар и облегчить вьюки. Мена шла, разумеется, на баранов.

1 июля караван отправился в дальнейший путь. Он двигался древней караванной тропой с той же скоростью, с какой здесь проходили караваны сто, двести, триста лет назад. К такой медлительности Чокану труднее оказалось привыкнуть, чем к обязанностям владельца коша, чем к пятикратным в день молитвам и омовениям. Караван останавливался в урочищах и дожидался, пока казахи со всей округи пригонят баранов для мены. Или коши по уговору разбредались в разные стороны, чтобы встретиться в условленном месте недели через две.

6 августа — наконец-то! — караван остановился возле аила Чоп-Карача. Род бугу собрался на пышные поминки — исполнилась годовщина после смерти старого манапа Боромбая. Прослышав о многолюдных торжествах, прибыли на Кегень и купцы. Три коша, принадлежащих татарам из Петропавловска, несколько мелких кашгарских караванов, потом появились и купцы-ташкентцы из Кульджи. Мусабай стал уговариваться с кяшгарпами и петропавловскими татарами вместе идти в Кашгар. И тут вдруг среди бугинцев, собравшихся на поминальные торжества, пополз слух, что в семипалатинском караване прячется русский офицер, он спит на железной кровати. Эта подробность — насчет кровати — почему-то особенно заинтриговала бугинцев.

Чокан вез с собой железное складное ложе не только из привычки к комфорту. Он уже тогда знал, что страдает грудной болезнью, по-русски именуемой чахоткой. Простуда для него означала срыв всего тщательно подготовленного дела. По просьбе Чокана Чон-Карач дознался, кем пущен слух. Оказалось, что его распространяют ташкентцы, прибывшие из Кульджи.