Михаил Антонов - Жизнь в Советском Союзе была... [СИ]

Детский сад был ведомственный, Мостопоезда № 16. И естественно, что большинство ребятишек были детьми мостостроителей, хотя попадались и просто ребятишки с Колхозного поселка, видимо, — по разнарядкам районо. Здание было небольшим, таким же, примерно, как наши дома, тоже двухэтажное. Рассчитан садик был на четыре возрастных группы: младшая от 3 лет, средняя для четырехлеток, старшая для пятилетних и подготовительная для тех, кому через год в школу. У каждой группы была своя большая спально-игровая комната на 3 окна и свой участок во дворе. Малыш, попавший в этот садик, по мере взросления успевал пожить во всех четырех группах-комнатах и поиграть на всех участках. В садике была своя кухня, прачечная, медицинский кабинет с регулярно присутствующей медсестрой, музработник с фортепиано, завхоз, заведующая и полный штат нянечек и воспитателей. Кроме того, к территории детского сада примыкал небольшой участок земли, где росли фруктовые деревья и ягодные кустарники. Вроде как сад витаминов для ребятишек. Так что лозунг: «все лучшее детям» в те времена соблюдался.

На границах между смежными участками разных групп имелись две больших деревянных веранды. Во время дождя или в непогоду там можно было играть детям — вроде и на свежем воздухе, и в тоже время никто не мокнет и не пачкается, а в летнее время на верандах часто накрывали столики для обеда или полдника, и ребятишки кушали на свежем воздухе.

Детский сад был круглосуточный, т. е. при необходимости можно было сдать туда ребенка на всю рабочую неделю. Многие так и делали. В понедельник приводишь, а в субботу забираешь. Почему в субботу? Ну так в СССР до марта 1967 года была официально шестидневная рабочая неделя и наши родители по субботам пусть не полный день, но работали. Местных ребятишек в садике на ночь оставляли редко, но многие мостостроители, жившие и работавшие в Федоровке на «19 км», этим часто пользовались. Ведь практически нереально было каждый день ездить в Челябинск на электричке, там садиться на трамвай, а добравшись до Теплотехнического института, идти пешком — транспорта еще никакого нет — больше километра до садика да еще в горку. Сдать там ребенка воспитателям, и затем весь этот путь обратно: пешком, на трамвае, в электричке, да еще и успеть к 8-00 на работу.

Я помню себя во всех группах и на всех площадках, воспоминаний много и описывать их все не имеет смысла, поэтому расскажу о самых интересных. Ну, например, как в малышковой группе мы «копали картошку». Эту игру мы подсмотрели в жизни. В те давние времена многие промышленные предприятия и конторы брали в аренду землю у колхозов, где труженики этих организаций могли вырастить себе урожай картофеля. Коллективно выезжали на посадку — предприятие обычно выделяло транспорт — коллективно ездили на прополку и окучивание, а потом также дружно выкапывали выращенные корнеплоды. А поскольку ездили по выходным и порой всей семьей вместе с детьми, оставить-то их дома не с кем, все взрослые в поле, то многие из нас видели, что это за процедура и как она проходит. Вот и мы, подросшие за зиму кандидаты в среднюю группу, тоже решили сажать картошку. Взяли детские лопаточки и пошли искать себе поле. Площадка для прогулки была утоптана нами донельзя, и детской лопаточкой ничего отщипнуть на ней было невозможно. Поэтому под посадку картофеля мы решили использовать песочницу, благо песка было много, и он был свежий. (У мостопоезда были свои карьеры, поэтому не было никаких проблем пригнать пару самосвалов песка для садика и еще пару для песочниц детей в своих дворах.)

Мальчики дружно принялись вскапывать песок в песочницах лопатками, а девочки вместо картофелин бросали туда те же горсточки песка — все как у взрослых. Через десять минут, благодаря преимуществу коллективного труда, вся песочница была вскопана, засеяна, и довольные детки стали придумывать следующую игру.

Кстати именно в то время вместо кепок и панамок у мальчиков в моду вошел новый головной убор — матросская бескозырка с ленточками, как у настоящих моряков с гордой надписью «Герой».

Мои воспоминания о пребывании в средней группе сильно связаны с политикой. Эта самая политика пришла в виде достаточно свежей тогда песни Пахмутовой и Добронравова «Куба — любовь моя». Мы без конца слышали ее по телевизору и радио, сами пели ее на музыкальных занятиях, а тут еще и девочкам ставили танец на эту мелодию. В 1963-м году вообще в моде было все кубинское: сахарный тростник, Фидель, Че Гевара и их революция. Политика, однако! Пропаганда работала на всю катушку.

И вот, в который раз, посмотрев на репетицию танца наших девочек, одетых в красивые платья и украшенных алыми, огромными бантами, я не сдержался и начал возмущаться, обратившись к пацанам, сидевшим вместе со мной вдоль стеночки на стульчиках:

— А чего это наши девчонки такие наряженные? — язвительно спросил я вполголоса. — Ведь кубинские революционеры бедные и таких нарядов себе позволить не могут.

«Ага, не могут!». «Ишь, вырядились!» — зашептали мальчики, недовольные тем, что их заставляют сидеть и уже полчаса смотреть на девчачий танец, а играть не позволяют.

Но на нас строго взглянула воспитательница, и мы замолчали. Вот так нас мучили коммунистической пропагандой!

Запомнился и праздник, связанный с днем Советской Армии 23 февраля, в основном тем, что к нам в группу пришли гости из военного училища, и среди них была и девушка в военной форме. Мы впервые не в кино, а наяву увидели женщину — военную. На мальчишек это произвело впечатление. Удивительно, но от девушек тоже бывает толк, оказывается, некоторые из них служат в армии!

Но остались и другие воспоминания о средней группе. В тот год отцу выделили на заводе путевку в заводской профилакторий, расположенный на Черном море. Отец уехал, а я стал считать дни до его возвращения. Досчитать надо было до двадцати, точно помню. Но на втором десятке я по какой-то причине сбился, и решил — начну считать сначала. Каково же было мое удивление, когда отец приехал уже через четыре или пять дней нового отсчета. Где-то я явно ошибся, или отец не доотдыхал.

Отец, приехав, рассказал про море, про волны, про теплоход на котором катался, показал фотографии. Чуть позднее, лежу я как-то во время сончаса на своей раскладушке в садике, смотрю в окно на проплывающие облака в голубом небе и думаю: «Вот отец на море был, на теплоходе катался, а мне уже четыре года, а я нигде не был и ни на чем не плавал». И так мне обидно стало, что даже слезинка набежала на глаза.

Уж не знаю, на кого повлияла эта слезинка. Но очень скоро садик в полном составе привезли на берег Первого озера, и там каждую группу по очереди прокатили на каком-то то ли большом катере, то ли маленьком теплоходике. Я не помню, что это было за судно, но заходили мы на него всей группой — человек 25 вместе с воспитателем. Там имелся какой-то пассажирский салон, но мы недолго там просидели, выбегая из салона на воздух и гоняя вдоль бортов. По правому борту мы обнаружили дверь в машинное отделение, куда по очереди заглядывали в щелку, но зайти побоялись, уж больно там громко грохотал двигатель.