Михаил Антонов - Жизнь в Советском Союзе была... [СИ]

Садик N 61 просуществовал там до конца Советской власти, потом в его помещениях сначала открылся винно-водочный магазин «Казак уральский» с приемным пунктом стеклотары, затем рюмочная, какая-то аптека, а теперь расположился банк.

Этот садик был не чета мостопоездовскому. Во-первых, располагался он не в отдельном здании, как наш, а занимал небольшую часть жилого дома. Два этажа и те в одном подъезде. После нашего простора мне казалось, что он какой-то маленький и тесный. Во-вторых, групп в нем было только две: младшая для 3-х — 4-х леток, размещавшаяся на первом этаже, и старшая для 5-ти — 6-ти летних, на втором. Мы с братом естественно попали в старшую. В-третьих участок для прогулок у садика был один и очень маленький — чуть ли не в одну сотку, разве это можно было сравнить с мостопоездовскими просторами, где у каждой из четырех групп было по отдельной поляне раза в два больше этого пятачка. Поэтому днем нас иногда выводили на прогулку в автомобильное училище, где разрешалось бегать и играть только на футбольном поле. Оно, конечно, было просторное, но ни песочницы, ни качелей и прочих горок, на нем не было.

И это если не считать, что из окон «своего» мостопоездовского садика я видел свой дом и свой двор. В течение дня я наблюдал, как там одиноко гуляет Борька Ровный — мой однолеток, единственный из ровесников, не ходивший в нашу группу, поскольку он жил не только с родителями, а еще и с бабушкой, приглядывающей за ним лучше всякой воспитательницы. Видел, как Генка Мальчиков и Сашка Бардин — ребята постарше, придя из школы, затевают какую-то новую проказу. Как возвращаются вечером с работы мужчины нашего двора, и значит скоро нас с братом заберут домой.

А из окна этого садика я каждый день видел одно и то же. В газетном киоске «Союзпечати» находившемся от нас через дорогу, на противоположной стороне улицы Володарского (ныне Свердловского проспекта) женщина-киоскер по утрам открывала синие деревянные ставни, закрывавшие стеклянные витрины ее киоска. А по вечерам, наоборот, закрывала. По тротуарам под нашими окнами ходили абсолютно незнакомые мне люди, а по мостовым ездили какие-то автомашины. В самом центре перекрестка имелась круглая тумба, и днем на нее иногда забирался милиционер-регулировщик, который, махая руками, указывал водителям, куда им ехать. Светофора тогда на пересечении этих улиц то ли не было вообще, то ли он был только один, подвешенный в самом центре перекрестка, и потому не запомнившийся, а милиционер, возможно, поднимался на свой постамент, когда светофор почему-то не работал.

Из всех посещений этого садика запомнились почему-то только два эпизода: похороны какой-то старушки и кража с расследованием.

Однажды, когда обед уже кончился, а полдник еще не наступил, в самый, что ни на есть «тихий час», когда нам следовало послушно закрыть глазки и предаться дневному Морфею, поспать нам не дали. За окном с нарастающей громкостью вдруг заиграл духовой оркестр. Играл он мелодию грустную и даже траурную, как оказалось, это был похоронный марш. Играл довольно долго и настойчиво, поскольку процессия, которую он сопровождал, то ли неторопливо шла вдоль нашего здания по улице Володарского, будущему Свердловскому проспекту, то ли просто выходила к нему по улице Солнечной, ныне проспекту Победы. Хоронили, как я понял со слов воспитательницы и нянечки, наблюдавшими эту церемонию в окно, какую-то старушку — женщину 60 лет.

Уж не знаю, почему из всех недель посещения этого садика мне запомнился именно этот эпизод. Но эти воспоминания характеризуют, как сильно изменился мир вокруг нас и наш город. Можете ли вы себе представить, чтобы сейчас похоронная процессия неторопливо и с оркестром шла по мостовой Свердловского проспекта — одной из основных магистралей города, да еще и в самый разгар дня? И это ведь хоронили ни какого-то знатно-знаменитого гражданина, известного всему городу, а рядовую бабушку. Да сейчас разгневанные автомобилисты сметут любую колонну, которая мешает им проехать по их личным делам. А тогда автомобильное движение на этой магистрали было настолько нечастое, что процессия ему не мешала, водители могли спокойно ее объехать по встречной полосе и не стоять в пробке.

Да и шестидесятилетних женщин сейчас никто старушками не считает. Самый энергичный возраст, живи и радуйся. А тогда продолжительность жизни у представительниц слабого пола была заметно короче, и 60 прожитых лет считалось солидным достижением. К тому же, если учесть, что в 1965 году этот юбилей праздновали те, кто родился еще при царе и лично помнил Октябрьскую революцию, гражданскую войну, индустриализацию, коллективизацию и прочие исторические события, то в наших глазах они были сродни мифическим персонажам.

Впрочем, лет через двадцать, возможно, также будут относиться и к тем, кто жил и работал в СССР.

Другой эпизод, запавший в мою память, носил криминальный оттенок и связан был с кражей.

Однажды, когда наша сводная группа пришла с прогулки и готовилась приступить к обеду, выяснилось, что произошло страшное преступление. Кто-то из ребятишек, воспользовавшись тем, что воспитатель и нянечка заняты в раздевалке с вернувшимися с прогулки детьми, стянул с подноса бутерброд с повидлом, приготовленный на десерт, и скорее всего его съел. Было проведено следствие с элементами допроса, ведь бутерброды были по счету, а теперь кому-то лакомства могло и не хватить.

Но детсадовские шерлоки-холмсы с разбегу, похоже, никого не разоблачили. Никто из детишек не сознавался. Тогда нас покормили, раздали оставшиеся бутерброды — кому именно не хватило украденного — не знаю, и уложили на сончас, приговаривая, что вот сейчас, когда мы уснем, они позовут милиционера с собакой, и «мухтар» непременно выявит воришку.

Поскольку я в преступлении замешан не был, и совесть моя была чиста, то заснул я легко и спал долгим глубоким сном. При подъеме воспитатель и нянечка заявили, что милиция им помогла и преступление раскрыто. Правда, они так и не объявили во всеуслышание имя преступника, съевшего лишний кусочек хлеба с повидлом. Так что окончание этого детектива я, к сожалению, не знаю.

Я повторю общеизвестную истину, что все когда-нибудь кончается, даже ремонт в садике. Через пару-тройку месяцев, мы вернулись уже к себе на Краснознаменную, 32, в нашу родную группу, к старым друзьям — приятелям. Где они провели все это время ремонта, я не знаю.

По ходу дела вспомнился еще один «подвиг», совершенный мной в то время.

Детские прогулочные площадки нашего садика были разгорожены газонами с густым кустарником, в дебрях которого, при желании, можно было скрываться от ребятишек, находившихся на участке. А поскольку участки старшей и подготовительной группы были смежными, то никто не мог помешать уйти в кусты на одном участке и незаметно вплотную подобраться к другому.