Леонид Млечин - Примаков

Переговоры продолжаются и за обеденным столом, когда не столько едят, сколько разговаривают. Так что министрам не рекомендуется много есть и пить. Громыко повторял, что дипломат роет себе могилу вилкой и рюмкой…

Природа наградила самого Громыко крепким здоровьем, что позволяло выдерживать огромные перегрузки, особенно во время зарубежных визитов. Однажды во время выступления в ООН у него случился обморок. Министр просто перегрелся. В Нью-Йорке было жарко, а Андрей Андреевич одевался тепло, даже летом носил кальсоны. Мощных кондиционеров тогда еще не было. Охранники вынесли его из зала заседаний. Министр пришел в себя и, несмотря на возражения помощников, вернулся в зал и завершил выступление. Андрею Андреевичу устроили овацию.

Игорь Иванов человек молодой и легко справлялся с такой нагрузкой. Сергей Лавров — спортсмен. Он, правда, курит, что в современном обществе кажется анахронизмом, но находится в отличной физической форме. Поразительным образом и Примаков, который старше их обоих, работал в таком же режиме, не выказывая усталости. Я видел это своими глазами. Он, пожалуй, только мрачнел, но это след не столько усталости, сколько недовольства.

Все министры иностранных дел говорили, что определение политики — прерогатива первого лица, а они лишь исполняют волю генерального секретаря или президента. Но это лукавство. Личность министра тоже оказывает решающее влияние на формирование политики. Молотов придал политике догматизм и упрямство, которых не было даже у Сталина. Шеварднадзе шел дальше Горбачева в партнерстве с Западом. При одном и том же президенте Козырев настойчиво пытался сделать Россию союзником Запада, а Примаков отказался от линии «ведомого».

Максим Литвинов был поклонником англосаксонского мира. До революции, находясь в эмиграции, он жил в Англии, женился на англичанке, которая последовала за ним в Москву. Если Георгий Чичерин и Вячеслав Молотов считали главным партнером России Германию, то Литвинов стоял за союз с Англией, Францией и Соединенными Штатами.

Дмитрий Шепилов был первым незападником на посту министра иностранных дел. Он повернул советскую дипломатию лицом к Востоку и Азии. Восстановил отношения с Японией и подружился с Египтом.

Андрея Громыко вообще интересовали только Соединенные Штаты и Организация Объединенных Наций. Остальной мир для него практически не существовал. Громыко не любил ездить в Японию: он не видел никакого прока от разговоров с японцами, которые всякий раз сворачивали на нерешенную проблему «северных территорий», и всячески увиливал от поездок в Токио. Он ни разу не побывал в Африке и в Латинской Америке, за исключением Кубы. В Индию его один раз силком заставили съездить.

Александр Бессмертных и Андрей Козырев тоже прежде всего занимались отношениями с Америкой.

Примаков был специалистом по Ближнему Востоку, но это не значит, что все остальные дела он отложил. Напротив, зная ближневосточные проблемы, он мог позволить себе сосредоточиться на других вопросах. Примаков взял на вооружение новую стратегию — равноудаленность от всех центров силы. Игорь Иванов оказался первым со времен Чичерина министром-европеистом, он специалист по Испании, был послом в Мадриде. Сергей Лавров с его уникально долгим опытом работы в ООН идеально подходит для современной глобальной дипломатии, где все от всех зависят.

Из всех министров только трое были прирожденными ораторами — Троцкий, Шепилов и Вышинский. Выступления Троцкого завораживали. Шепилов говорил по-профессорски красиво. Вышинский, прокурор по профессии и призванию, выработал особый стиль. Обращаясь к коллегам министрам или послам с трибуны ООН, он ругался: «поджигатели войны, прожженные жулики, мерзкие твари, проходимцы, бандиты, наглецы, презренные авантюристы».

Бывший прокурор не видел особой разницы между подсудимыми и министрами иностранных дел, которые собирались в ООН. И те и другие были врагами, которых следовало раздавить. Вышинский знал, что у него есть поклонник, которому нравилась такая ругань. Сталин получал удовольствие, слыша, как Вышинский разделывает под орех бывших членов политбюро или иностранных дипломатов. В тесной компании, подвыпив, Вышинский признался, что, заканчивая грозную речь, он испытывает нечто вроде оргазма…

Примаков хорошо говорил, особенно когда выступал без заранее подготовленного текста. В принципе министры иностранных дел не должны быть красноречивы. Они должны быть убедительны и точны. Им надо убеждать в своей правоте собственное начальство и партнеров на переговорах. И не знаешь, какая задача сложнее.

Все министры иностранных дел, начиная с Чичерина, пытались раскрыть своим лидерам глаза на внешний мир. Георгий Васильевич Чичерин, дипломат старой школы, безуспешно старался объяснить политбюро, что нельзя пытаться о чем-то договариваться с правительством страны и одновременно посылать туда оружие, чтобы свергнуть это правительство.

Максим Максимович Литвинов был, видимо, последним человеком на этом посту, который был достаточно по-мужски смел, чтобы высказывать свои взгляды, даже понимая, что его ждет наказание. Причем он разглагольствовал не на кухне в семейном кругу, а уже снятый с поста наркома спорил с Молотовым, зная, что тот доложит Сталину. Литвинов был человеком принципиальным, и он умудрился как-то сохранить свои принципы. Это не значит, что он был идеалистом, кристально чистым человеком, своими принципами, убеждениями ради карьеры не жертвовал. Литвинов имел собственное представление о внешнеполитической линии.

Андрей Громыко, какую бы должность ни занимал, не только никогда не спорил с начальством, но даже часто не смел выказать своего несогласия или недовольства, особенно пока хозяином был Хрущев.

Но надо понять, что Громыко было невероятно трудно. Онто, как профессионал, понимал, что к чему, а имел дело с совсем уж темными и малограмотными членами политбюро. Члены политбюро либо вовсе ничего не понимали в мировых делах, либо находились в плену каких-то фантастических мифов. Громыко приходилось следить за тем, чтобы товарищи сгоряча не натворили глупостей. Оказавшийся в кабинете министра дипломат рассказывал, как Андрею Андреевичу позвонил один кандидат в члены политбюро и хотел посоветоваться. Тот ехал в Соединенные Штаты во главе делегации, предполагал, что возникнет вопрос о сокращении ядерных вооружений, и решил посоветоваться с министром:

— Я намерен заявить им следующее…

Громыко его прервал:

— Что бы вы ни сказали, вы можете допустить неточность, а это осложнит переговоры. Этот вопрос в Союзе знают только три человека: Брежнев, я и мой заместитель Корниенко…