Леонид Млечин - Примаков

Последние годы академика Иноземцева сложились трудно. Он испытывал чувство сильного разочарования. Попытки хоть что-то изменить в стране не удавались. Видя, как дряхлеет и теряет интерес к работе Брежнев, говорил, что необходима смена руководства. Надеялся, что более молодые и энергичные люди дело повернут в нужное русло. Однажды отдыхал вместе с семьей Горбачевых в Кисловодске. Михаил Сергеевич еще был ставропольским секретарем. Иноземцев рассказывал Горбачеву, что происходит в мировом сельском хозяйстве, пытался «обратить в свою веру».

Профессор Маргарита Максимова вспоминала:

— Нужно понять то поколение. Они прошли войну, с огромным энтузиазмом взялись строить послевоенную жизнь. Мне слово «патриот» не очень нравится, какое-то оно неуютное, но Иноземцев — такой человек. Было, конечно, и желание сделать карьеру, продвинуться. Но всё отступало на второй план, главное — судьба России. Боль ужасная, переживания — вам не передать, что он испытывал, когда видел происходящее. Он так не вовремя родился…

Это была трагедия человека, который искал пути выхода из тупика и понял, что ничего не получается.

Иноземцев был осторожен, хорошо зная нравы товарищей по партии. Но и это его не спасло. Николай Николаевич был персоной, приближенной к Брежневу. Иноземцева избрали кандидатом в члены ЦК, а потом и членом ЦК КПСС, сделали депутатом Верховного Совета. Всё это были следы брежневского благоволения, закреплявшие его высокое положение. Брежнев его чуть ли не единственного в своем окружении называл по имени-отчеству. Но эта приближенность к генеральному секретарю ни от чего не застраховывала.

Главная работа Иноземцева с Примаковым состояла в том, чтобы давать советы власть имущим. Но к концу 1970-х власть постарела и окостенела. Она перестала слушать своих советчиков. Институтские разработки вызывали раздражение.

Догматики из Академии общественных наук и Московского университета давно называли ИМЭМО «ревизионистским гнездом». Затевались различные комиссии, в основном райкомовские, то есть совсем малограмотные и потому опасные. Они должны были выявить опасный отход института от генеральной линии партии. Иноземцев до поры до времени успешно отбивал атаки с помощью высокопоставленных знакомых.

Но в аппарате ЦК Иноземцева скорее терпели, видя особое расположение к нему генерального секретаря. Единомышленников во власти у него было немного. Вот характерная деталь. В своем кругу его называли Ник Ник. Тогдашний руководитель группы консультантов отдела пропаганды ЦК КПСС Вадим Алесандрович Печенев вспоминал, что на Старой площади Николая Николаевича именовали «Кока-Кола», что, по мнению аппаратчиков, «отражало его проамериканскую ориентацию».

К шестидесятилетию Иноземцева Академия наук написала представление в ЦК с просьбой присвоить ему звание Героя Социалистического Труда. Отдел науки ЦК и секретарь ЦК Зимянин воспротивились. Иноземцев получил не золотую звезду, а орден Ленина. Для знатоков аппаратной интриги это был ясный сигнал: Иноземцев не в фаворе.

Леонид Ильич был совсем плох, и на Иноземцева набросились. Спешили свести счеты. Начались самые настоящие гонения на институт. Проверки, комиссии, выговоры. Устроил всё это отдел науки ЦК КПСС, который тихо ненавидел ИМЭМО и ждал своего часа. Под обвинения подводилась политическая основа.

Однажды явился мелкий чинуша из отдела науки ЦК, потребовал собрать дирекцию — то есть руководителей отделов, ведущих сотрудников института. Иноземцев сказал:

— К нам приехал представитель отдела науки. Послушаем.

Ответственный товарищ заранее предупредил:

— Вопросов вы мне не задавайте. Мнение ваше меня сейчас не интересует. А вот вы выслушайте, что отдел науки ЦК партии думает по поводу вашей работы.

И развернул веер претензий. Почему аппаратчик вел себя так уверенно, выговаривая члену ЦК КПСС? Дело в том, что заведующий сектором экономических наук отдела науки Михаил Иванович Волков приходился свояком Константину Устиновичу Черненко (они были женаты на сестрах). Михаил Волков, не имевший серьезного экономического образования, ненавидел Иноземцева и его институт.

«Этот человек, — писал Вадим Андреевич Медведев, который при Горбачеве возглавлял отдел науки ЦК, — не был способен ни на что другое, кроме как блюсти идеологическую дисциплину, поддерживать теоретическую чистоту. Его указания институтам, в которых сосредоточены были крупнейшие научные силы, в кулуарах вызывали лишь ироническую реакцию, усмешки, но было не до шуток: в руках этих людей были все рычаги управления, в том числе организационно-кадровые вопросы. Секрет могущества Волкова был прост — он состоял в родственных отношениях с Черненко, ему полностью доверял Трапезников. Это и позволяло держать экономические институты под жестким контролем».

Отдел науки ЦК выражал недовольство тем, что в ИМЭМО слабо изучается американский империализм. Почему институт защищает разрядку, которая провалилась? Иноземцева обвиняли в том, что институт не разрабатывает теоретическую базу для борьбы с империализмом, а дает абсолютно антипатриотические, антисоветские рекомендации относительно политики вооружений:

— Ваши записки об ослаблении международной напряженности подрывают нашу обороноспособность. Америка вооружается, а мы хотим себя обезоружить…

Руководил отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС давний помощник Брежнева Сергей Павлович Трапезников. В 1950-е годы он был директором республиканской Высшей партийной школы и одновременно главным редактором журнала «Коммунист Молдавии». В Кишиневе он вошел в команду Леонида Ильича, которая писала первому секретарю ЦК компартии Молдавии речи и статьи.

Перед назначением Трапезникова Брежнев поделился со своим помощником по международным делам Александровым-Агентовым:

— Знаешь, я думаю заведующим отделом науки сделать Трапезникова. Как ты думаешь?

Александров-Агентов признавался потом, что пришел в ужас: Трапезников — безграмотный, примитивный человек.

— У меня в сейфе лежит написанная Трапезниковым от руки бумага, — сказал он Леониду Ильичу, — в которой на одной странице восемнадцать грубейших орфографических ошибок. И этот человек будет руководить развитием нашей науки, работой академиков?

Брежнев нахмурился и прекратил разговор. Не сказал, что, вероятно, подумал: грамотных людей полно, а по-настоящему преданных куда меньше…

Трапезников в начале 1930-х попал в автокатастрофу, долго лечился. Холуи рассказывали, что его травма — следы войны, что Трапезников прошел рядом с Брежневым всю войну… Сергей Павлович не спешил опровергать эту легенду. Ходил он, как больной полиомиелитом, вспоминал заместитель заведующего международным отделом ЦК Анатолий Черняев. Одна рука безжизненно висела, шея, вдавленная в приподнятые плечи, не поворачивалась. Мертвенно-бледное лицо, тусклые неподвижные глаза. Ему не сочувствовали, а тихо ненавидели. Он был редкостным мракобесом. Горестно вопрошал: