Александр Бенуа - Мои воспоминания (в пяти книгах, с илл.)

НАШЕ СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ. ВОРМС, СТРАСБУРГ, ЛЮЦЕРНГ ПЕРЕВАЛ ЧЕРЕЗ СЕН-ГОТАРД

Стр. картину, казавшуюся мне довольно удачной. / картину, казавшуюся 20 мне довольно удачной. Мне казалось, что мне особенно удалось вложить в нее что-то своеобразно печальное, что было во всем этом

* Тяжелых хлопот (нем.),

560

Варианты

пустынном и все же тревожно беспокойном пейзаже, в лимонном небе с лиловыми облаками, в ржаво-золотистом отливе листьев, которые рвали неистовые порывы ветра, в серой массе старинной церкви, местами убранной кирпичной кладкой... Другой тщательный рисунок в Вормсе я сделал с самого собора, и этот рисунок послужил мне материалом для того большого углем нарисованного картона, который у меня выпросил Левушка Бакст, что мне особенно тогда польстило. Стр. Мы обомлели и не верили глазам! / Мы обомлели и не верили гла-

21 зам! В благородно-спокойных, строгих, несколько даже суровых, но

таких устойчивых, уравновешенных и поэтому надежных романских

соборах Майнца и Вормса мы ощущаем совсем иное. Подходя к фа

саду страсбургского Мюнстера, очарование только росло и осложня

лось...

Стр. шествие апостолов... / шествие апостолов... Вообще же в стилистиче-

22 ском, архитектурном отношении эта внутренность уступает париж

ской Notre Dame и соборам в Амьене, в Шартре, в Кельне, в Вене,

но в каком-то церковно-постановочном смысле она представляется

достижением единственным и беспримерным. Даже самые пышные

à grand spectacle * затеи барочных соборов, в которых церковная

театральность празднует свои величайшие удачи, остаются в смысле

разительного эффекта далеко позади этой красоты. Там она носит

уже слишком «оперный», «феерический» характер. Возникают сом

нения, куда, в сущности, тебя манит все это золото, все эти изви

вающиеся формы, все эти похожие на прислужников Киприды соб

лазнительные небожители, что балансируют свои наготы по карнизам

или вихрями вьются в расписных плафонах. Напротив, в Страс

бурге театральность остается церковной, христианской — радостной,

но в то же время строгой, целомудренной. Испытывается на себе

воздействие этого великолепия, не закрадывается сомнения, что под

этим кроются козни того лукавого Князя Мира сего, который как раз

изображен на портале в сопровождении соблазняемых им Не

разумных Дев (что за красота эти портальные статуи!).

Стр. сердитого дракона. / сердитого дракона. К сожалению, внутри собо-

23 ра варвары-фанатики ничего не оставили из всего того художествен

ного богатства, которым этот храм когда-то славился. Не нашли мы

и следов архизнаменитого Totentanz`a **, написанного на стенах

крейцганга. Мотивом для другой моей базельской пастели (тоже

проданной в Петербурге) послужила та терраса, обсаженная веко

выми липами, которая расположена позади церкви над самым Рейном.

Роскошные (франц.)*

Танца смерти (нем.).

Варианты

56fc

СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. ФЛОРЕНЦИЯ, ПАДУЯ, ВЕНЕЦИЯ, ВЕНА, ВАРШАВА

Стр. сопровождать нас по музеям и церквам. / сопровождать нас по му-^ зеям и церквам. Уже в первое мое посещение дворца «Бельведер» (где было развернуто богатейшее собрание картин, составлявших достояние Габсбургов) я обратил особое внимание на Питера Брейгеля, но все же тогда (в 1890 г.) меня больше интересовали другие мастера (и пожалуй особенно Иордане — вследствие того, что у нас в доме, в столовой, висело повторение знаменитой венской картины «La Roi boit» *). Теперь же я стал несравненно более зрелым ценителем в живописи и в то же время восторг (видно, тихий и сосредоточенный) моего друга помог мне лучше понять «Вавилонскую башню», «Детские игры», «Шествие на Голгофу» и другие картины этого тогда еще не признанного большой публикой мастера 1#;

МЕРЕЖКОВСКИЕ. РЕПИН. РАБОТА НАД СОБРАНИЕМ КНЯГИНИ М. К. ТЕНИШЕВОЙ

Стр. МОи зарисовки в альбомах. / мои зарисовки в альбомах. Необычайно- 46 поэтичным и трогательным памятником того нашего домашнего уюта, который тогда царил в нашей прародительской квартире, могла бы служить та акварель, которую тогда же папа написал, поставив себе задачей увековечить те почти ежевечерние заседания, что происходили в его кабинете и в центре которых сидел он сам, занятый каким-либо срочным думским делом (у него была удивительная способность уходить совершенно в хотя бы вовсе неинтересную работу, если даже вокруг стоял шум и велись громкие разговоры), то раскладыванием своих любимых пасьянсов. Ни то ни другое не мешало ему следить за общей беседой и вставлять в нее иногда свои замечания. Увы, к безутешному моему огорчению, эта акварель, которую я себе выпросил после кончины папочки, была украдена в 1905 г. во время переезда с одной квартиры на другую2*. Хорошо

¿* «Король пьет» (франц.).

~* Вполне я понял исключительность этого совершенно удивительного поэта-художника лишь в третье мое посещение Вены в 1903 году — когда Питер Брейгель (и особенно его «Месяцы») как-то даже совсем заслонил все в этом великолепном собрания.

2* Давая Жене Лансере распоряжение об этом переезде (сами мы были в то время в Париже), я особенное его внимание обратил именно на эту акварель, и вот почему он, выделив ее из общей массы разных вещей, отставил ее в сторону. Возможно, что это-то выделение и соблазнило вора. Когда через несколько минут Женя вернулся к тому месту, где он ее оставил прислоненной к стене, ее уже там не оказалось.

562

Варианты

еще, что с нее быладо того снята фотография В. С. Россоловским, аКоля Лансере сделал с нее копию тушью в величину пропавшего

оригинала.

Место действия — папин кабинет. Он сам изображен сидящим спиной к зрителю за своим письменным столом, освещенным старомодной висячей лампой, окруженной медными спиралями. Папа приподнял голову, прислушиваясь к тому, что ему говорит сын Миша. К папе ластится довольно уродливая собачонка, которую мы с Атей подобрали на улице, заплатив за нее рубль мальчишке, несшему ее топить. С другой стороны к папе подошла одна из Лан-серят — его любимица Маша. К столу с другой стороны подошла Зина Лансере, ставшая впоследствии известной и прекрасной художницей (под фамилией своего мужа Серебрякова). В это время она страдала какой-то глазной болезнью и поэтому носила особый козырек из зеленой тафты. Справа у окна за квадратным «маминым» столом под фарфоровой лампой сижу я, а надо мною склонился Женя. Мы оба рассматриваем какую-либо только что приобретенную книгу и делимся впечатлениями. Из соседней (синей) столовой к двери кабинета направляется (тогда пятнадцатилетний) Коля, на ходу что-то читающий, однако это он, бедняжка, не захвачен каким-либо романом, а он зубрит гимназический урок, что он по своему обыкновению и делал, размеренным шагом расхаживая по анфиладе комнат. Самое интересное в папиной акварели — это тот Damcntisch*, что придвинут (па вечер) к центральному столу и за которым заседает тот кружок, который собирается почти всегда в том же составе, чтобы поболтать и [делать] какую-либо работу: вязание или шитье. Вероятно, увековеченный такой вечер — понедельник, ибо среди присутствующих дам выделяется своим гордым, горбоносым «римским» профилем милая «тетя Лиза Раевская», которая неизменно уже сколько лет у нас обедывала именно по понедельникам с тем, чтобы потом сразу отправиться на свое абонементное место в Мариинский театр. Ей насупротив сидит сестра Катя, а между ними прямо vis-a-vis поместилась моя Атя. Особенно характерно для нее в это время был ее домашний наряд, желтый балахон, в котором ей разрешалось оставаться на людях ввиду ее уже заметной беременности. К этой же группе принадлежали еще остальные две девочки Лансере — гостящая отпущенная из института на рождественские каникулы Соня и следующая за ней по годам Катя. В глубине в полумраке тонет стена кабинета, увешанная фамильными портретами, среди коих в рамке красуется под портретом прадеда Бенуа тот акростих, что сочинил вего честь его сын — мой дедушка. r· в большом платяном шкафу. / в большом платяном шкафу, £5 стоявшем в комнате, служившей Марии Клавдиевне живописной