Александр Бенуа - Мои воспоминания (в пяти книгах, с илл.)

1# Супруг ее, князь Вячеслав Николаевич, держался в стороне и в ее дела не желал вмешиваться — он только снабжал ее деньгами. Впрочем, сам оп, несмотря на титул, не занимал в Петербурге какого-либо значительного положения. Это был замечательный по своей энергии, предприимчивости и уму self made man [Человек, сам всего добившийся {англ.)], сумевший себе составить очень крупное состояние, по он вовсе не был светским человеком, типичным аристократическим вельможей. Полученный через Витте пост главного комиссара русского отдела на Парижской выставке, разумеется, ничего не прибавил к его светской значительности. * Звезды {франц.).

19 Заказ .Y* 2516

578 Варианты

Стр. Тут я пожалел / Когда же мы подъехали к большому четырех- 256 угольному пруду, посреди которого возвышается увенчанный статуей Дианы фонтан, когда предшествовавшая нам вереница экипажей, огибая пруд, стала отражаться в его, как зеркало, спокойных водах, то мне захотелось кричать от восторга. Тут я пожалел

Стр. я:ивописной продуктивности. / живописной продуктивности. Надо, 269 впрочем, заметить, что природа Финляндии никогда меня не увлекала. Красок же в Финляндии я просто «не видел», да и, действительно, она куда менее красочна, нежели любая другая страна на земном шаре.

Стр. К словам « Taverne Tourtel » — примечание А. Я. Бенуа:

314 Этот отличный и не слишком дорогой ресторан помещался в од-

ном из домов на бульваре, которые вошлн в состав магазина Trois Quartier, в те годы ограничивавшегося двумя-тремя витринами. В этом «Туртеле» мне еще в 1908 г. довелось угощать тенора Смирнова, дирижера Ф. Блуменфельда, режиссера Санина, но я не помню, чтоб я там же угощал балетных артистов. Пожалуй, в 1909 г. (год наших первых балетных спектаклей) Туртель уже перестал существовать.

Варианты суд

Стр. опасался всякого лицеприятства. / опасался всякого лицеприятства.

362 Но вот его мания вечно оценивать и переоценивать художественные явления получала у него нередко оттенок довольно назойливого педантизма, а иногда он не умел сопротивляться и модности. Это лишало иногда его мнения меткости и убедительности.

Стр. кончавшиеся для Философова некоторым конфузом. / кончавшиеся

•^ для Философова некоторым конфузом. Происходило же все это от того, что он был склонен принимать мираж за действительность, и потому, что он часто отворачивался от того, что сияло реальным блеском и убедительностью.

Стр. слишком реалистический оттенок. / слишком реалистический отте-*3?5 нок,— уж очень мне хотелось передать то, что в музыке так чудесно отражается из разных явлений и образов природы.

Стр. утешение и ободрение. / утешение и ободрение.

448 Здесь уместно сказать несколько слов об этом прекрасном чело-

веке, тем более, что в течение тех двух с половиной лет, которые мы тогда провели в Париже (и в Версале), именно с ним и с его семьей, не менее, чем с Симонами, я сблизился и стал у них бывать часто и запросто. И их быт был нам необычайно симпатичен. Занимали Девальеры в доме № 10 по rue St~Marc (в квартале Национальной библиотеки и Биржи) ту самую квартиру, в которой жил (и, кажется, скончался) Эрнест Легуве, занимающий видное место в истории французской литературы в качестве драматурга и писа-теля-«моралиста». Его книга «L'Art de la lecture»* считалась образ-

* «Искусство чтения» (франц.).

19*

580 Варианты

цом прекрасного слога и руководства в «полезном чтении». И я ее когда-то прочел, если и без жгучего интереса, то все же с удовольствием, любуясь не только изложенными в ней мыслями, но и тем, как все сказано, самим ритмом слов, самой архитектурой фраз. Впрочем, прелесть ей сообщала и полная искренность автора, его убежденность в том, что преподаваемые им уроки — советы, основанные на живом опыте, должны оказывать большую духовную пользу читателям. С момента кончины этого милого человека, дожившего до глубокой старости (и приходившегося не то отцом, но, вероятно, дедом г-жи Девальер) прошло не много лет и все их жилище носило еще отпечаток совсем иного времени, иных нравов,— чего-то спокойного, солидного. Отчасти их квартира напоминала мне нашу обстановку в родительском доме Бенуа. Особенно мне нравилась овальная столовая с двумя нишами, в которых стояло по старинной белой фаянсовой печи, а также не очень большая комната, служившая когда-то рабочим кабинетом писателя. Она была обита алым штофом и обставлена старинной мебелью, что считалось особенно элегантным в 1830-х и 1840-х годах. Во время домашних концертов, нередко устраиваемых Девальерами и происходивших в соседней гостиной, которая была сплошь завалена картинами самого хозяина, было принято собираться тесно спаявшейся компании молодых художников, к которым был допущен и я. Особенно я тогда подружился с Максимом Детома, близким приятелем Апри де Ренье. Установился тогда же обычай отправляться после концерта гурьбой в Cafe Napolitain на бульваре Капюсин и там кончать вечера, попивая чедеснейший Mazagran, кушая удивительно вкусное мороженое — granite или иное какое-либо итальянское лакомство. Это являлось даже некоторой «необходимостью», так как угощение у Девальеров не отличалось обилием и каким-либо разнообразием: но раз принятому обычаю гостей потчевали лимонадом и крошечными сандвичами. Немудрено, что наша компания, покидая их милый дом, чувствовала голод, желание его утолить и полакомиться. Пока мы жили в Версале, я был принужден покидать эти собрания не позже полуночи, дабы поспеть к последнему поезду, по переезде же в Париж мы часто расходились гораздо позже. Иногда к нам на этих собраниях в Cafe Napolitain присоединялись типичный представитель Tout Paris * того времени Catulle Mendès и его замечательно красивая жена.

Александр Бенуа в своем рабочем кабинете в Петербурге. Фот. 1900-х годов.

ЛГАКФФД **

Набережная Невы и Эрмитажный театр. Акварель А, Н. Бенуа. 1935г,