Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Что касается поэтического творчества Пушкина в Лицее, Бартенев в основном ограничивается цитированием, библиографическими справками и самой общей оценкой — «с каждым новым произведением заметно росла сила стиха, прелесть выражения, смелость мысли…».

Зато едва ли не впервые специально останавливается на отношениях начинающего поэта с «лучшими нашими писателями» — H. М. Карамзиным, В. А. Жуковским, К. Н. Батюшковым, сумевшими оценить его необыкновенное дарование, на его деятельном участии в литературной борьбе вместе с другими «арзамасцами».

Подчёркнуто значение для духовного и поэтического развития Пушкина Отечественной войны 1812 года и связанного с нею общественного подъёма: «Мы, не обинуясь, приписываем влиянию тогдашних славных событий быстрое развитие поэтического таланта Пушкина». При этом, верный своим монархическим убеждениям, Бартенев в сугубо идеализированном виде представляет Александра I и отношение к нему лицеиста Пушкина.

Упоминаются и офицеры лейб-гвардии гусарского полка, стоявшего в Царском Селе, общение с ними молодого поэта, особенно с одним, который «был почти ежедневным собеседником его». Речь идёт о П. Я. Чаадаеве, хоть имя его и не названо и политическое содержание их ежедневных бесед не раскрыто.

Этой стороны духовной жизни Пушкина-лицеиста Бартенев предпочитает не касаться. Широкий круг общественных, политических интересов, нашедших выражение в стихах юного поэта, обойдён биографом, что объясняется не только его миропониманием, но и цензурными условиями конца николаевского царствования.

Это ещё сильнее ощущается в главе, посвящённой послелицейским годам (1817—1820). Проявление политического вольномыслия — в жарких ли спорах, в стихах ли — определяется всего лишь как «необузданные увлеченья», «заносчивые речи».

Главное внимание автора обращено на литературные связи Пушкина, участие в литературной жизни столицы — В. А. Жуковский, А. И. Тургенев, П. А. Катенин; субботние вечера у Жуковского, собрания на «чердаке» у кн. А. А. Шаховского, «Арзамас». Здесь, в первую очередь в отношении «Арзамаса», рассказ Бартенева содержит много новых, почерпнутых у «очевидцев» сведений, важных для понимания особенностей литературного движения эпохи. При этом, естественно, на второй план уходит увлечение балами, светскими приёмами, шумными увеселениями и более объективно представляется образ поэта.

В отношении творчества Пушкина этих лет Бартенев, как и прежде, ограничивается самой общей оценкой и цитатами, главным образом из представляющих и биографический интерес посланий «приятелям» — П. П. Каверину, Н. И. Кривцову, М. А. Щербинину, В. В. Энгельгардту, Н. В. Всеволожскому [38] Впоследствии Бартенев понял неправомерность своего исключительного интереса к биографическим мотивам в произведениях Пушкина. Он писал: «Нам вспомнилось, что князь П. А. Вяземский журил нас, что мы в каждом произведении Пушкина ищем черт автобиографических, тогда как многое писал Пушкин, вовсе забывая о себе лично». .

Широко использует он автобиографические заметки и письма поэта, как опубликованные, так и ещё неизвестные читателю. Несомненную ценность представляют подробные библиографические указания.

Так как третья глава печаталась в 1855 году, когда уже вышел Первый том Собрания сочинений Пушкина под редакцией Анненкова, содержащий его «Материалы», Бартенев счёл возможным повторить некоторые приведённые Анненковым факты, неоднократно ссылаясь на него. Но в основном написанная ранее работа Бартенева вполне самостоятельна и не дублирует труд Анненкова.

Самостоятельна, самобытна и выработанная Бартеневым манера изложения — лаконичная, точная, ясная. Язык его прост и не стандартен, полон метких самобытных слов и выражений.

Как уже говорилось, у Бартенева, равно как и у Анненкова встречаются фактические неточности, что объясняется тогдашним уровнем знаний о Пушкине. Бартенев лучше кого-либо понимал недостаточность накопленных знаний и степени их осмысления. Потому и повторял: «Здесь переданы только материалы для биографии, отнюдь не настоящая биография, для нас, по крайней мере, доселе невозможная».

Выходом книги Анненкова, сразу завоевавшей широкую популярность, в первую очередь объясняется отказ Бартенева от дальнейшей публикации своих «Материалов». Однако работу над ними он продолжал. Была подготовлена четвёртая глава — Екатеринослав, Кавказ, Крым, Кишинёв, почти готова пятая — Одесса и задумана шестая — Михайловское. Он писал Плетнёву об одесской главе: «Не знаю даже, печатать ли и где главу об одесской его жизни». И ему же о главе михайловской: «Для следующей главы, по-моему, самой любопытной, мне очень бы хотелось побывать в Тригорском и Михайловском…» [39] Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского Дома) АН СССР, ф. 234, оп. 3, № 47, лл. 36—37 и 34—35. В третьей главе Бартенев замечал: «О Михайловском мы будем иметь случай говорить подробно впоследствии».

В процессе работы четвёртая глава разрослась в целую книгу — «Пушкин в Южной России. Материалы для его биографии, собираемые П. И. Бартеневым. 1820—1823».

От первых глав «Пушкин в Южной России» отличается не только объёмом, количеством и новизной использованных источников, но и обстоятельностью, глубиной их осмысления. Сказалась и бóльшая зрелость автора, и бóльшая по сравнению с 50-ми годами возможность свободного выражения мыслей; сыграли роль и появившиеся за прошедшие шесть лет новые публикации, в первую очередь, конечно, «Материалы» Анненкова, хотя от последних, как уже говорилось, «Материалы» Бартенева резко отличаются. Анненков посвятил 1820—1823 годам в жизни Пушкина две небольшие главки, менее двух десятков страниц, останавливаясь лишь на самых общих биографических фактах, больше на впечатлениях и литературных занятиях поэта. Основанием рассказа служат главным образом письма Пушкина и его сочинения, сопровождаемые кратким комментарием. Это подход писателя, крупными мазками создающего портрет своего героя, критика, анализирующего творческие достижения поэта. Историк Бартенев строит свой рассказ иначе. В строго хронологической последовательности, подробно, не упуская деталей, иногда вроде бы второстепенных, на самом же деле очень важных, создающих атмосферу реальности, используя не только то, что подсказывает сам Пушкин, но и массу фактов, почерпнутых из воспоминаний современников, описывает он разные стороны жизни ссыльного поэта.

Впервые столь подробно изложены «обстоятельства удаления Пушкина из Петербурга». Краткость, с которой говорит об этом Анненков — всего несколько фраз, как и объяснение, которое он предлагает, не удовлетворяют Бартенева. «Внимательное историческое разъяснение дела» не позволяет, утверждает он теперь, трактовать поведение юноши Пушкина, вызвавшее такие последствия, как «неосмотрительность, заносчивость в мнениях и поступках», «легкомыслие молодости». Истинное объяснение он предлагает искать в реальных обстоятельствах формирования его личности и воззрений, особенностях общественно-политической ситуации первых десятилетий XIX века в стране и в мире. Он говорит о влиянии, которое оказали на Пушкина Лицей, Куницын, дружба с вернувшимися из Франции гвардейскими офицерами, волновавшие умы передовой молодёжи европейские события: речь Александра I при открытии Сейма в Варшаве, революционные потрясения в Италии, Испании, убийство Августа Коцебу и герцога Беррийского, с другой стороны — наступление реакции… «Пушкин,— пишет Бартенев,— и по воспитанию своему, и по связям дружеским, и наконец по врождённому призванию как поэт, естественно, должен был отражать в себе общее настроение своих современников» (следует заметить, что такое понимание значительно отличается от того, что утверждалось им в 1854 году).