Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Quand j’aurais trouvé les deux autres vers, je vous les enverrai» (Когда сыщу два другие стиха, пришлю их вам).

Писем от Пушкина я никогда не получала. Когда разговорились о Шатобриане, помню, он говорил: «De tout ce qu’il a écrit il n’y a qu’une chose qui m’aye plu; voulez-vous que je vous l’écris dans votre album? Si je pouvaus croire encore au bonheur; je le chercherais dans le monotonie des habitudes de la vie» (Если бы я мог ещё верить в счастие, я бы искал его в единообразии житейских привычек).

В 1832 году Александр Сергеевич приходил всякой день почти ко мне, также и в день рождения моего принёс мне альбом и сказал: «Вы так хорошо рассказываете, что должны писать свои Записки» и на первом листе написал стихи: «В тревоге пёстрой и бесплодной» и пр. [926]Почерк у него был великолепный, чрезвычайно чёткий и твёрдый. Князь П. А. Вяземский, Жуковский, Александр Иванович Тургенев, сенатор Пётр Иванович Полетика часто у нас обедали. Пугачёвский бунт, в рукописи, был слушаем после такого обеда. За столом говорили, спорили; кончалось всегда тем, что Пушкин говорил один и всегда имел последнее слово. Его живость, изворотливость, весёлость восхищали Жуковского, который, впрочем, не всегда с ним соглашался. Когда все после кофия уселись слушать чтение, то сказали Тургеневу: «Смотри, если ты заснёшь, то не храпеть». Александр Иванович, отнекиваясь, уверял, что никогда не спит: и предмет и автор бунта, конечно, ручаются за его внимание. Не прошло и десяти минут, как наш Тургенев захрапел на всю комнату. Все рассмеялись, он очнулся и начал делать замечания как ни в чём не бывало. Пушкин ничуть не оскорбился, продолжал чтение, а Тургенев преспокойно проспал до конца.

«РА». 1871. № 11. Стб. 1876—1883.

Воспоминания эти представляют собою письмо к Бартеневу, полученное им в мае 1869 г. вместе с пятью письмами Жуковского.

Из письма князя А. И. Урусова к издателю «Русского Архива»

С.-Петербург, 20 апреля 1871

Спешу исполнить обещание, данное мною ещё в прошлом году. Я только что вернулся домой от князя А. М. Горчакова и хочу немедленно восстановить в памяти всё, что он мне, с крайнею обязательностью, сообщил о значении двух стихов Пушкина к Лицейской годовщине:

Вы интересовались вопросом, представляют ли эти стихи только аллегорический оборот речи или содержат указание на действительный случай в жизни Пушкина? Я просил князя сообщить мне свои воспоминания по этому предмету, объяснив ему, что эти сведения нужны мне для издателя «Русского Архива».— «Я постоянно его читаю,— сказал министр,— и совершенно ясно помню, к чему относились эти стихи».

Вот что удалось мне записать в памятную книжку в то время, когда князь Горчаков, со свойственною ему живостью и изящной красотою языка, рассказывал свои воспоминания о дружбе с Пушкиным — воспоминания, которыми он, видимо, дорожит.

В 1825 году князь Александр Михайлович возвратился в Россию из Спа, где лечился. Он посетил своего дядю Пещурова, который жил в это время в своей вотчине Псковской губернии, в селе Лямонове. Пещуров принимал большое участие в судьбе Пушкина, жившего в изгнании в деревне, в известном Михайловском. По приезде его из Одессы к поэту был приставлен полицейский чиновник со специальною обязанностью наблюдать, чтобы Пушкин ничего не писал предосудительного… Понятно, как раздражал Пушкина этот надзор. Пещуров, из любви к нему, ходатайствовал у маркиза Паулуччи (тогдашнего Рижского генерал-губернатора) о том, чтобы этот надзор был снят, а Пушкин отдан ему на поруки, обещая, что поэт ничего дурного не напишет. Ходатайство имело успех, а Пушкин вздохнул свободнее [928].

Узнав о приезде князя Горчакова, Пушкин тотчас приехал из Михайловского в Лямоново, и здесь, на просёлочной дороге, друзья действительно встретились и «братски обнялись». Целый день провёл Пушкин у Пещурова и, сидя на постели вновь захворавшего князя Горчакова, читал ему отрывки из «Бориса Годунова» и между прочим наброски сцены между Пименом и Григорием. «Пушкин вообще любил читать мне свои вещи,— заметил князь с улыбкою,— как Мольер читал комедии своей кухарке». В этой сцене князь Горчаков помнит, что было несколько стихов, в которых проглядывала какая-то изысканная грубость и говорилось что-то о «слюнях». Он заметил Пушкину, что такая искусственная тривиальность довольно неприятно отделяется от общего тона и слога, которым писана сцена…— «Вычеркни, братец, эти слюни. Ну к чему они тут?» — «А посмотри у Шекспира, и не такие ещё выражения попадаются»,— возразил Пушкин. «Да, но Шекспир жил не в XIX веке и говорил языком своего времени»,— заметил князь. Пушкин подумал и переделал свою сцену.

Пользуясь своим влиянием на Пушкина, князь Горчаков побудил его уничтожить одно произведение, «которое могло бы оставить пятно на его памяти». Пушкин написал было поэму «Монах». Князь Горчаков взял её на прочтение и сжёг, объявив автору, что это недостойно его имени [929]. Эстетическое развитие князя Горчакова, его любовь к искусству (он составил себе превосходную коллекцию картин, в числе которых, по отзыву знатоков, нет посредственностей) должны были дать ему значительный вес в глазах чуткого и восприимчивого поэта.

С.-Петербург. 20 апреля 1871 г.

«РА». 1883. № 2. С. 205—206.

Со слов Алексея Дмитриевича Скоропоста [930]

А. С. Пушкин за время этих двух лет дома в селе вёл жизнь однообразную: всё, бывало, пишет что-нибудь или читает разные книги. К нему изредка приезжали его знакомые, а иногда приходили монахи из монастыря Святогорского, а если он когда выходил гулять, то всегда один и обязательно всегда пешком. Он любил гулять около крестьянских селений и слушал крестьянские рассказы, шутки и песни. В своё домашнее хозяйство он не входил никогда, как будто это не его дело и не он хозяин. Во время бывших в Святогорском монастыре ярмарок А. С. Пушкин любил ходить, где более было собравшихся старцев (нищих). Он, бывало, вмешивается в их толпу и поёт с ними разные припевки, шутит с ними и записывает, что они поют, а иногда даже переодевался в одежду старца и ходил с нищими по ярмарке. В таком виде его один раз сам исправник, не узнавши, кто он, взял под арест в арестантскую, но когда открылось, кто он, его сию же минуту освободили. На ярмарке его всегда можно было видеть там, где ходили или стояли толпою старцы, а иногда ходил задумавшись, как будто кого или чего ищет.

Со слов крестьянина деревни Гайки Афанасия