Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Этими стихами, если не ошибаемся, обозначается вообще направление Пушкина в последние месяцы его пребывания в Петербурге, хотя, разумеется, по живости своего характера он не всегда равно следовал оному. Подробностей мы не имеем, но кажется, к этому времени следует отнести столь известное предсказание гадальщицы, которое, к нашему горю, сбылось во всей точности.

Едва ли найдётся кто-либо не только из друзей Пушкина, но даже из людей, часто бывавших с ним вместе, кто бы не слыхал от него более или менее подробного рассказа об этом случае, который потому и принадлежит к весьма немногому числу загадочных, но в то же время достоверных, сверхъестественных происшествий. Во всякой беседе Пушкин вспоминал о нём, и особенно когда заходил разговор о наклонности его к суеверию и о приметах. Так, между прочим, в 1833 году в Казани он передавал его известной писательнице, Александре Андреевне Фукс, которая и сообщила его публике в своих Воспоминаниях о Пушкине [295] См. Воспоминания об А. С. Пушкине Александры Фукс, Казань 1844, брошюра из № 2-го Прибавлений к Казанским Губернским Ведомостям. (Неоднократно перепечатывались. Последний раз в сб.: «А. С. Пушкин в воспоминаниях современников». Т 2. 2-е изд. М., 1985.— Сост.) .

Поздно вечером, за ужином, разговорившись о магнетизме и о своей вере в него, Пушкин начал так рассказывать г-же Фукс и её мужу: «Быть таким суеверным заставил меня один случай. Раз пошёл я с Н. В. В. ходить по Невскому проспекту, и из проказ зашли к кофейной гадальщице. Мы просили её нам погадать и, не говоря о прошедшем, сказать будущее. „Вы, сказала она мне, на этих днях встретитесь с вашим давнишним знакомым, который вам будет предлагать хорошее по службе место; потом, в скором времени, получите через письмо неожиданные деньги; третие, я должна вам сказать, что вы кончите нашу жизнь неестественною смертию“… Без сомнения я забыл в тот же день и о гадании и о гадальщице. Но спустя недели две после этого предсказания, и опять на Невском проспекте, я действительно встретился с моим давнишним приятелем, который служил в Варшаве при Великом Князе Константине Павловиче и перешёл служить в Петербург; он мне предлагал и советовал занять его место в Варшаве, уверяя меня, что Цесаревич этого желает. Вот первый раз после гаданья, когда я вспомнил о гадальщице. Чрез несколько дней после встречи с знакомым я в самом деле получил с почты письмо с деньгами; и мог ли я ожидать их? Эти деньги прислал мой лицейский товарищ, с которым мы, бывши ещё учениками, играли в карты, и я его обыграл: он, получа после умершего отца наследство, прислал мне долг, которого я не только не ожидал, но и забыл об нём. Теперь надобно сбыться третьему предсказанию, и я в этом совершенно уверен».

Этот рассказ, в верности передачи которого ручается благоговейное уважение г-жи Фукс к памяти Пушкина, далеко не полон. Из достоверных показаний друзей поэта оказывается, что старая немка, по имени Киргоф, к числу разных промыслов которой принадлежала ворожба и гаданье, сказала Пушкину: «Du wirst zwei Mal verbannt sein; du wirst der Abgott deiner Nation werden; vielleicht wirst du sehr lange leben, doch in deinem 37 Jahre fürchte dich vor einem weissen Menschen, einem weissen Ross oder einem weissen Kopfe». (T. e. ты будешь два раза жить в изгнании, ты будешь кумиром своего народа; может быть, ты проживёшь долго; но на 37 году жизни берегись белого человека, белой лошади или белой головы.) По свидетельству Льва Сергеевича, предсказана была и женитьба [296] См. Москвит. 1853 № 10-й, стр. 52. . Лев Сергеевич передаёт ещё, что брат его встретился с знакомым своим, предлагавшим ему надеть эполеты, по выходе из театра до окончания представления и что знакомый этот был генерал Орлов; что предсказанные деньги Пушкин нашёл возвратясь домой: их оставил ему товарищ, заехавший с ним проститься перед отправлением за границу.

Поэт твёрдо верил предвещанию во всех его подробностях, хотя иногда шутил, вспоминая о нём. Так, говоря о предсказанной ему народной славе, он смеючись прибавлял, разумеется, в тесном приятельском кружку: «А ведь предсказание сбывается, что ни говорят журналисты». По свидетельству покойного П. В. Нащокина, в конце 1830 года, живя в Москве, раздосадованный разными мелочными обстоятельствами, он выразил желание ехать в Польшу, чтобы там принять участие в войне: в неприятельском лагере находился кто-то по имени Вейскопф (белая голова), и Пушкин говорил другу своему: «Посмотри, сбудется слово немки, он непременно убьёт меня!»

Нужно ли прибавлять, что настоящий убийца действительно белокурый человек и в 1837 году носил белый мундир?

Причины и обстоятельства удаления Пушкина из Петербурга ещё не могут быть разъяснены в подробностях [297] См.: Пушкин в Южной России, с. 136—139 наст. изд. [ориентир — ссылка 316 и ниже. — Прим. lenok555 ] . Верно то, что ему готовилась участь гораздо более тяжкая той, которой он подвергся. Нежной предупредительности одного из истинных друзей своих, в особенности же поручительству H. М. Карамзина и ходатайству своего начальника по службе, графа Каподистрии, обязан был он смягчением судьбы своей. Друг его, услыхав о грозившей ему беде, поспешил к Карамзину и объяснил ему дело, с трудом нашед случай переговорить с ним о том. Пушкин никогда не забывал этого, и в следующих двух стихах благодарил попечительного друга:

В Эпилоге к Руслану и Людмиле, написанном уже на Кавказе, читаем:

Почти накануне решения своей участи поэт просидел у Карамзина до полночи, искренно передавая ему повесть своих заблуждений и прося о заступлении. Конечно, эта беседа с Карамзиным, последняя в жизни, осталась навсегда в благодарной памяти Пушкина.

Из места службы своей он переведён был в канцелярию главного попечителя колонистов Южного края, генерал-лейтенанта Ивана Никитича Инзова. Отпуск, данный ему из министерства иностранных дел, носит помету 5-го мая 1820 года. Он немедленно отправился из Петербурга в Екатеринослав, где тогда находилось управление колониями Южной России. Друзья его, Дельвиг и П. Л. Яковлев, брат лицейского товарища, проводили его до Царского Села [299] См. 3-ю статью Гаевского о Дельвиге, в 1-й книжке Современника за 1854 год, в отделе критики, стр. 7. .