Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

На берегу Варяжских волн
Стоял, задумавшись глубоко…
Отсель стеречь мы будем Шведа,
На зависть грозного соседа…

К тому же это подражанье
Поэту Байрону. Наш лорд,
Как говорит о нём преданье,
Не только был отменно горд
Великим даром песнопенья,
Но и … рожденья.
Ламартин,
Я слышал, также дорожил…
Гюго, не знаю…
В России же мы все дворяне,
Все, кроме двух иль трёх; за то
Мы их и ставим ни во что,
Угодно знать происхождеиье,
И род, и племя, и года Евгенья?..
А впрочем, гражданин столичный,
Каких встречаете вы тьму,
Ничем от братьи неотличный
Ни по лицу, ни по уму,
Мне скажут, может быть: зачем
Ничтожного героя
Взялся я снова воспевать?
…Что за мода!
Не лучше ль, ежели поэт
Возьмёт возвышенный предмет?..

Хоть человек он не военный,
Не демон, даже не Цыган,
А просто молодой чиновник,
Довольно смирный и простой,
Ленивый телом и душой…
Хоть не похож он на Цыгана…..
Не тигр…
Не чернокнижник молодой,
Не демон, даже не убийца,
Не белокурый мизантроп,
Гонитель дам и кровопийца,
(Не чалмоносный кровопийца)
И не лунатик… [497]
А малый добрый и простой.

Какой вы строгий литератор!
Вы говорите, критик мой,
Что уж коллежский регистратор
Никак не должен быть герой;
Что выбор мой совсем ничтожен,
Что в нём я страх неосторожен,
Что должен брать себе поэт
Всегда возвышенный предмет…
Что в списках целого Парнасса
Героя нет такого класса.
Вы правы; но, божиться рад,
И я совсем не виноват.

Он одевался нерадиво,
На нём сидело всё не так;
Всегда бывал застёгнут криво
Его зелёный, узкий фрак;
Но должно знать, что мой чиновник
Был сочинитель и любил…
Мы будем звать его Евгений,
Затем, конечно, что язык
Ко звуку этому привык.

Но о прошедшем очень мало
Иван Езерский помышлял;
Лишь настоящего алкало
В нём сердце…

Мне жаль, что домы наши новы,
Что прибиваем мы на них
Не льва с мечом, не щит гербовый,
А ряд лишь вывесок цветных.
Мне жаль, что мы, руке наёмной
Вверяя чистый свой доход,
С трудом в столице круглый год
Влачим ярмо неволи тёмной
И что спасибо нам за то
Не скажет, кажется, никто…
Что не живём семьёю дружной,
В довольстве, в тишине досужной,
В своих владеньях родовых;
Что наши сёла, нужды их
Нам вовсе чужды; что науки
Пошли не в прок нам, что с проста
Из бар мы лезем в tiers-état [498],
Что будут нищи наши внуки;
Что Русский ветренный боярин
Теряет грамоты царей,
Как старый сбор календарей;
Что исторические звуки
Нам стали чужды…
Что нищи будут наши внуки…
Мне жаль, что мы руке наёмной
Дозволя грабить свой доход,
С трудом ярём заботы тёмной
Влачим в столице круглый год;
Что не живём семьею дружной
В довольстве, в тишине досужной,
Старея близ могил родных
В своих поместьях родовых,
Где в нашем тереме забытом
Растёт пустынная трава,
Что геральдического льва и т. д.,

Тут он разнежился сердечно
И размечтался как поэт:
«А почему ж? Зачем же нет?
Я не богат, в том нет сомненья,
И у Параши нет именья,
Ну что ж! Какое дело нам!
Ужели только богачам
Жениться можно? Я устрою
Себе смиренный уголок».

Тогда по каменной площадке
Песком усыпанных сеней
Взбежал по ступеням отлогим
Широкой лестницы своей,
…Кто-то с видом строгим
Звонил у запертых дверей.
Минуту ждал нетерпеливо.
Дверь отворилась. Он бранчиво
Вошёл…
Лакею выговор прочёл
И в кабинет к себе прошёл.
Радостно залаял
Цербер косматый
И положил ему на плечи
Свои две лапы, и потом
Улёгся тихо под столом…
Разделся: был он озабочен,
Как тот, у коего просрочен.

Цветные дротики уланов,
Звук труб и грохот барабанов;
Люблю на улицах твоих
Встречать поутру взводы их.

Или крестит, средь Невских вод,
Меньшого брата Русский флот;
Или Нева весну пирует
И в море мчит разбитый лёд…

Вражду и плен старинный свой
Пусть волны Финские забудут
И колебать уже не будут
Гранит подножия Петра!
Была ужасная пора…
Но пусть об ней воспоминанье
Живёт в моём повествованьи,
И будет пусть оно для вас,
Друзья, вечерний лишь рассказ,
А не зловещее преданье.

Поутру над её брегами
Теснился кучами народ,
Любуясь брызгами, горами
И мыломразъярённых вод…
Но бурным морем (силой ветров) от залива
Уже гонимая Нева
Обратно шла, гневна, бурлива
И затопляла острова.
Она бродила и кипела
И пуще, пуще свирепела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
Со всею силою своею
Пошла на приступ. Перед нею
Всё побежало: воды вдруг
Завоевали всё вокруг.
С Невой слились её каналы,
И захлебнулися подвалы,
И всплыл Петрополь, как Тритон
По пояс в воду погружён.
И страх, и смех! Как воры, волны
Полезли в окна. С ними чёлны
С разбега стёкла бьют кормой.
Помчали бешеные волны
Мосты, снесённые грозой,
Обломки хижин, брёвна кровли,
Запасы мелочной торговли,
Пожитки бедных, рухлядь их,
Колёса дрожек городских,
Гроба с размытого кладбища
Плывут по городу.