Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Стихи Пушкина молоды, но уже не лицейские. Они написаны через четыре месяца после того, как он покинул царскосельские хранительные сени. В конце августа 1817 года Пушкин, зачисленный на службу в Министерство Иностранных дел, которым заведывал тогда приятель Карамзина, граф Каподистрия (через три года потом заботливо справлявшийся о нём в письме к Инзову), приехал в Петербург из села Михайловского, и для него началась светская, шумно-холостая жизнь, черты которой изображены им в первой песне «Евгения Онегина». Тогдашние произведения его полны страстью. Недаром он поставил эпиграфом к первому собранию своих стихотворений слова Проперция: Actas prima canat veneres (в первоначальном возрасте воспевается любовь) [602].

Осенью 1817 года, всего 18-ти лет от роду, он явился в заседание «Арзамаса», где получил (конечно, от Жуковского) прозвище « Сверчок»: «спрятанный в стенах Лицея, прекрасными стихами подавал он оттуда свой звонкий голос» (Вигель, Записки, изд. «Р. Архива», V, 51). Он приветствовал Арзамасцев остроумными стихами. Шутливо отговариваясь от труда, Пушкин, однако, внял попечительно-дружеским напоминаниям А. И. Тургенева и вскоре занялся первою своею поэмою, «Русланом и Людмилою». Лёгкий и несколько насмешливый тон этого послания не противоречит сердечному уважению Пушкина к истинно-доброму человеку, который некогда привёз его из Москвы [603]и определил в Лицей, был крёстным отцом второго его сына Григория Александровича и, наконец, отвёз его прах в Святые Горы для вечного успокоения.

«РА». 1895. № 12. С. 499—500.

Послание написано 8 ноября 1817 г. См.: ПСС.— Т. 2.— С. 40.

1 сентября 1830 года. Пушкин был в то время женихом. Перед тем скончался в Москве бездетный дядя его Василий Львович, после которого брату его (отцу Пушкина, Сергею Львовичу) досталось в наследство довольно значительное имение, село Болдино. Отец позволил Пушкину заложить это имение и полученные деньги взять себе на свадьбу. Вот причина поездки Пушкина в холеру 1830 г. в Болдино, которое, как и Михайловское, навсегда прославлено пребыванием поэта [604].

Покойный С. А. Соболевский любил вспоминать о своей поездке в прекрасное Архангельское вместе с Пушкиным. Они ездили раннею весною, верхами, и просвещённый вельможа Екатерининских времён встретил их со всею любезностью гостеприимства [605].

«РА». 1899. № 5. С. 85 и 90.

Достопочтенный академик и профессор Анучин, на основании напечатанного в «Русском Архиве» (1891, II, 101) прошения Авраама Петровича Ганнибала императрице Елисавете о даровании ему российского дворянского достоинства, произвёл крайне любопытные этнографические разыскания с целью доказать, что «Арап Петра Великого», а следовательно, и его правнук А. С. Пушкин были происхождения абиссинского [606]. Если это так, в таком случае надо предположить, что Пётр Великий не знал про то, что между Абиссинией и Ганнибалом Карфагенским, имя которого он дал своему крестнику, нет ничего общего [607].

Как ни далеки от нас абиссинцы (эти доблестные черногорцы Восточной Африки), но в нашем Посольском Приказе, конечно, знали о них несколько больше, чем даже в недавнее время (до царствования Александра III-го) в нашем Министерстве Иностранных Дел. Надо бы поискать в архивах, не писал ли цареградский резидент Вишняков Ф. А. Головину или Г. И. Головкину о посылке Арапчонка Государю, любившему всякого рода редкости и особенно так называемых «монстров», о доставлении каковых в Петербург был даже издан особый царский указ. Если купленный Вишняковым в Царьграде и посланный к Петру Великому чернокожий мальчик был абиссинец, то зачем было крестить его: ведь абиссинцы одного с нами исповедания, и мудрено, чтобы Пётр Великий не слышал о сношениях Абиссинского негуса с царём Алексеем Михайловичем.

А. С. Пушкин напоминал лицом своим американских так называемых метисов, т. е. людей, происшедших от европейской и негритянской крови. Некто, живший в Америке, приехавший в Россию, изумлялся сходству знакомого ему метиса с одним из сыновей нашего поэта [608].

Д. Н. Анучин в статье своей («Русские Ведомости», 1899, № 134) называет г-на Юни, у которого куплен был князем Оболенским портрет А. П. Ганнибала, торговцем-антикварием. Это неверно: статский советник Юни, умерший в глубокой старости в Москве в собственном доме на Покровке, ничем не торговал. Я лично знал его и видел у него этого портрет, который, по его словам, изображает именно «Арапа Петра Великого», а не его сына [609].

Александр Сергеевич однажды пришёл к своему приятелю И. С. Тимирязеву. Слуга сказал ему, что господа ушли гулять, но скоро возвратятся. В зале у Тимирязевых был большой камин, а на столе лежали орехи. Перед возвращением Тимирязевых домой Пушкин взял орехов, залез на камин и, скорчившись обезьяною, стал их щёлкать. Он любил такие проказы. (Слышано от Софьи Фёдоровны Тимирязевой.)

Напомним, что по словам Елисаветы Александровны Пушкиной († 1897), вдовы Льва Сергеевича, у свекрови её Надежды Осиповны ладони были с жёлтыми пятнами.

Пыл Африки и трезвость Великороссиянина — вот Пушкинская поэзия. Стих его горяч и в то же время соразмерен. Чувствительность управлена разумом. Даже такие лица, как переводчик Св. Писания на русский язык, духовный подвижник, миссионер Алтайский Макарий писал в Св. Синод, что с закрытием библейских обществ наше общество вместо слова Божия увлеклось чтением стихов Пушкина, про которые он отозвался: слова часто гнилые, но для ветхого человека необычайно сладостны.

Пушкин говаривал про Д. В. Давыдова: военные уверены, что он отличный писатель, а писатели про него думают, что он отличный генерал. (От князя А. Ф. Голицына-Прозоровского.)

Молодой лейб-гусар граф А. В. Васильев в Царском Селе очень ранним утром ехал на ученье мимо дома Китаевой, где жил Пушкин, знавший его, как и многих других офицеров, Пушкин увидел его в окно и позвал к себе. Перед тем появился в печати «Конёк-Горбунок». «Этот Ершов,— сказал Пушкин графу Васильеву (который тоже писал стихи),— владеет русским стихом точно своим крепостным мужиком» [610].

Выражение Пушкина про небо с кучевыми редкими облаками: небо простоквашей.

Аркадий Осипович Россет (брат А. О. Смирновой) в последние годы жизни Пушкина часто бывал у него. В ноябре 1836 года, когда он у него обедал, принесли письмо от Дантеса, который заявлял о своём желании жениться на старшей свояченице Пушкина, Екатерине Николаевне Гончаровой; Пушкин тут же, через стол, подал ей это письмо и её поздравил. Та вспыхнула и убежала из столовой. Это была старшая из трёх сестёр. (Наталья Николаевна была средняя.) [611]