Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

В этой удивительной строфе послышался Александру Павловичу голос потомства, и ему было горько, что ничем не выражена была его неповинность, непризнание которой у нас и в чужих краях составляло предмет постоянной, до самой кончины, муки его чудесного сердца, с детства уязвляемого разного рода противоречиями [616].

«РА». 1899. № 12. С. 613—617.

Знаменитый историк Барант был тогда послом Людовика-Филиппа в Петербурге. Он ходил поклониться телу Пушкина и, говорят, отзывался, что общенародное чувство, сказавшееся по кончине поэта, походило на то, которым одушевлялись русские в 1812 году. Состоявший при его посольстве виконт Даршиак, секундант Дантеса, через несколько дней после поединка уехал в чужие края, оставив князю Вяземскому, по его просьбе, письмо о происшедшем.

Письмо князя Вяземского к А. Я. Булгакову от 5 февраля 1837 г., извещавшее Москву о кончине поэта, её уроженца, помещено в «Русском Архиве», 1879 (II, 243 и след.). В дополнение к нему супруга князя Вера Фёдоровна передавала нам (в Гамбурге, в 1875 году), что вечером 26 января 1837 года, в отсутствие князя, пришёл к ней на минуту Пушкин и сказал ей, что будет драться с Дантесом. У княгини сидели В. А. Перовский и граф М. Ю. Виельгорский. Втроём они долго совещались, как быть, и до глубокой ночи ждали возвращения домой князя Петра Андреевича, который засиделся у Карамзина и на другое утро встал очень поздно. (Привычка Карамзиных не ложиться спать до бела дня не раз доводила до бед.).

Князь и княгиня Вяземские до конца долгих дней своих говорили о Пушкине с сердечным скорбным одушевлением, чему приходилось пишущему эти строки быть неоднократно свидетелем. Стихи князя на смерть Пушкина принадлежат к наилучшим его произведениям. (См. Полное собрание сочинений его, издание графа С. Д. Шереметева, IV, 207.)

Исполняя завет умиравшего мужа (tache qu’on tóublie [618]), H. H. Пушкина уехала сначала в Полотняный завод, потом поселилась в Михайловском (где навестил её князь Вяземский) [619], возвратилась в Петербург через несколько лет для обучения четверых своих детей и в 1844 году вышла замуж за конногвардейца П. П. Ланского, исполняя другой предсмертный завет Александра Сергеевича: puis remarie-toi [620].

Геккерн, голландский посланник, со своим усыновленником Геккерном-Дантесом и его супругою Екатериной Николаевной жил на Невском, в доме Влодека, где ныне Пассаж. Император Николай Павлович не дал ему прощальной аудиенции, а позднее, когда он был послом в Вене, наш тамошний посол барон Медем не захотел с ним видаться.

В нынешнем году П. фон Кауфман издал особой книгою Военно-судное дело о поединке Пушкина (с соблюдением правописания подлинника, так что вспоминается двухстишие: «бывало, важный генерал служил и грамоте не знал») [621]. Дело это началось 3 февраля и продолжалось до 19 марта месяца 1837 года. Его вела особая комиссия военного суда при конногвардейском полку. 25-летний убийца († 4 ноября н. с. 1895 г. в Сульце, в Эльзасе, сенатором) показал себя французским дворянином, уроженцем Колмор-Альзаса, где за родителями его было недвижимое имение. Он учился в Королевской Сен-Сирской школе и к нам поступил на службу 8 февраля 1834 г. В день брака своего с Е. Н. Гончаровой он причащался св. тайн в католической церкви. Пушкин с женою (и, вероятно, с её сестрою Александрою) был у него на свадьбе. Накануне поединка Пушкин, на балу у графини М. Г. Разумовской, предлагал быть у него секундантом состоявшему при Английском посольстве Мегенсу, но тот отказался. На суде аудитор Маслов 14 февраля подал голос о том, чтобы у вдовы Пушкина истребовали объяснений и записок, которые она получила от Дантеса, но комиссия не пожелала «без причины оскорбить её». Любопытно, что во всём деле Пушкин называется не камер-юнкером, а камергером. Допрашивали только Дантеса и инженер-полковника Данзаса. Секундант Дантеса виконт Даршиак, как принадлежащий к дипломатам, не был вызываем, а читалось только письмо его о поединке, написанное им для князя П. А. Вяземского. В числе бумаг о поединке, переданных нам в 1875 году князем Петром Андреевичем (ныне многократно напечатанных), находится следующая записка к нему Даршиака: «Soyer assez bon, mon prince, pour me donner par écrit des nouvelles. Vous appricéerer le scrupule qui m’empêche d’aller vous en demander en personne. Agruz l’assurance de ma haute considération. D’Archiac. Vendredi, matin», (т. e. будьте добры, князь, известите меня письменно. Вы оцените, что препятствует мне быть у вас, чтобы спросить о том лично. Примите уверение в моём высоком почтении. Даршиак. Пятница утром). К чему именно эта записка относится, не знаем. Поединок Пушкина может быть предметом особой большой книги.

«РА». 1900. № 3. С. 391—394 (фр.); с. 395—396 (перевод).

В этой книге, преисполненной любопытнейшими показаниями, напечатаны, между прочим, три письма о смерти Пушкина. От этой смерти содрогнулась Россия. Тогдашний французский посланник при нашем дворе граф Барант говорил, что тут сказалось ему русское народное чувство, то самое, которое проявилось в Отечественную войну <...>.

А. О. Смирнова метко прозвала Пушкина искрою. Да, Пушкин и Глинка это божественные искры, выбитые из груди России Европейским нашествием 1812 года. Смерть Пушкина была таким событием, что австрийский посол при дворе нашем граф Фикельмон счёл нужным известить о ней князя Меттерниха. Приводим выдержку в русском переводе: «Император призвал к себе господина Жуковского и сказал ему: „Пушкин был голова горячая, что доводило мысли его часто до крайностей. Я прикажу, чтобы все его бумаги были переданы вам. Сожгите из них всё, что хотите, я не хочу о том знать, и сберегите, что найдёте достойным“» [622].

Писавший мог быть хорошо осведомлён о всём, что касалось Пушкина, через супругу свою, графиню Дарью Фёдоровну, и тёщу, вдову Елисавету Михайловну, которая и жила у него. Обе любили и почитали Пушкина, который бывал очень близок с графинею Д. Ф. Фикельмон [623]. Говоря про убийцу Пушкина, граф Фикельмон замечает, что покрыты тайною причины, по которым Геккерн усыновил Дантеса, дал ему своё имя и обеспечил благосостояние (assuré sa fortune). По кончине Пушкина Государь выразил желание, чтобы Голландия отозвала из Петербурга Геккерна, и не дал ему обычного прощального свидании. Он переехал посланником в Вену, где и умер в глубокой старости. Не найдётся ли чего-нибудь о Пушкине в его бумагах? Они перешли, конечно, к его усыновленнику, о котором в примечании к письму графа Фикельмона сказано, что он родился 5 февраля н. с. 1812 года (следовательно был на полгода старше Натальи Николаевны Пушкиной).