Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Небольшая объёмом, но полная содержанием тетрадь, плод неутомимого, добросовестного разыскания. На пишущего эти строки она производит впечатление умилительное: до такой степени в сравнении с нею слаб и беден труд его о том же предмете, некогда пересланный T. Н. Грановским в «Отечественные Записки» 1853 года. Как же не порадоваться тому, что с тех пор множество добыто новых сведений о предках А. С. Пушкина с обеих сторон, отцовской и материнской. Тень поэта признательна усердным разыскателям. Оказывается, что и в русских дедах Пушкина текла кровь горячая, и дарованную пылкость его можно приписывать не одному только африканскому происхождению. Их «часто волновали страсти!».

На тринадцатом году жизни, покинув Москву и подмосковное Захарьино, Пушкин не был в ней в течение 15 лет (до 8 сентября 1826 г.). Пока он учился в Лицее, отец его служил чиновником военного ведомства в Варшаве. Кажется, с тех пор Пушкины стали проводить летние месяцы в Михайловском, где и похоронена бабушка поэта Марья Алексеевна. (Арап Ганнибал ей свёкор.) Сохранилась ли тогдашняя переписка Сергея Львовича с лицеистом-сыном? В 1812 г. Пушкин был у своего деда — дяди Петра Абрамовича Ганнибала, но где именно? Ведь из Лицея воспитанников не отпускали, кажется, даже и в Петербург [631].

Пушкинская родословная со стороны материнской разработана Б. Л. Модзалевским в отличной подробности, надо полагать, что откроются ещё новые показания (происхождение абиссинское, на котором настаивает профессор Анучин, не вполне убедительно). Абрам Петров, назвавшийся Ганнибалом только при Анне Иоанновне, жестокий с первою своею женою гречанкою, жил со второю с лишком 40 лет, по-видимому, мирно, и от неё имел одиннадцать человек детей (из них Софья Абрамовна была за фон Роткирхом: это бабка того фон Роткирха, который служил при укрощении польского мятежа 1861—1863 г. и печатал замечательные статьи о том в «Русском Архиве» под именем Теобальда). Любопытна в Пушкине примесь немецкой крови. Его прабабушка Христина Матвеевна, урождённая фон Шеберх, была, вероятно, доброю хозяйкой и давала возможность своему мужу, учёному африканцу, спокойно заниматься инженерною службою и комендантством в холодном Ревеле.

Относительно Ганнибалова портрета, находящегося в Московском Архиве Министерства иностранных дел, заметим, что портрет этот был приобретён директором Архива князем М. А. Оболенским у некоего Юни, который мог вывезти его из Сибири, где он служил. Ленты на портретах могли быть пририсованы (что, кажется, иногда делалось из тщеславия). Ввиду того, что воспроизведён редкий портрет Петра Великого, полагаем, что в Императорской Академии наук может сохраняться и гравюра того же Шхонебека, на которой изображено бракосочетание Петра с Екатериною и при них две девочки, тоже с коронами на головах: это привенчание царевен Анны и Елисаветы. Гравюра эта, конечно, была уничтожаема в царствование Елисаветы Петровны. Нам её показывал, как величайшую редкость, И. М. Снегирёв.

«РА». 1904. № 2. Обл.

С доброго почина и лёгкой руки А. С. Суворина Пушкин становится более и более достоянием всего грамотного люда в России.

И назовёт его всяк сущий в ней язык…

Сочинения его издаются чуть ли не каждый год. Императорская Академия наук выдала второй том (стихи до 1820 года включительно), над которыми работал В. Е. Якушкин, и, предприняв издание его переписки, поручила оное В. И. Саитову, отлично доказавшему своё уменье в этом деле изданием переписки князя П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым 1. Это наш Сомез.

Чуть из младенческих одежд Пушкин увлекал собою старших деятелей русского просвещения. Сдержаннее относился к нему Карамзин,

некогда, в царствование Екатерины, почитатель и, может быть, знакомец Робеспьера, оплакивавший его гибель. Жгучие вопросы, которыми ныне занята Россия, подняты были уже в дни пушкинской юности. На Карамзина не могла не подействовать эпиграмма Пушкина, в которой сказано, что

Он доказал без всякого пристрастья

Необходимость палача

И прелесть самовластья [632] 1.

Карамзин же записал про себя: Je méprise les liberalistes du jour, je m’aime que la liberté qu’ancun despote ne pent m’ôter — (презираю современных вольнолюбцев, люблю только такую волю, какую ни один деспот не может отнять у меня). Был и личный повод в отношении к Пушкину. По достоверному преданию супруга Карамзина получила от Пушкина любовную записочку, а той женщине, которой Пушкин назначал свидание, принесено было его же письмо к Карамзиной [633]. Покойный граф Блудов любил вспоминать, что Карамзин показывал ему в Царскосельском Китайском доме место, облитое слезами Пушкина. Тем не менее Карамзин же спас Пушкина от ссылки в Соловки. Участие Чаадаева было ничтожное, но Государь, вероятно, внял к заступничеству своего друга, князя А. Н. Голицына, у которого правою рукою был А. И. Тургенев [634].

С самых первых страниц пушкинской переписки встречаемся с новыми показаниями; так, например, он просит А. И. Тургенева оборонить молодого Соболевского от притеснений Кавелина. Князь Вяземский охлаждает Пушкина относительно Катенина: «как есть честь, истина, так есть и изящность, которой должно служить верою и правдою, и поэтому где и как можно изобличать тех, которые оскорбляют представителей её» (оскорбление относится до Карамзина). Впоследствии Пушкин разочаровался в Катенине, оставаясь с ним в добрых сношениях, точно так же, как в П. Я. Чаадаеве: напускное, деланное было ему не по душе [635].

Жуковский, А. И. Тургенев, князь Вяземский раньше всех оценили расцветшее дарование Пушкина. Издаваемая переписка имеет особенную цену и для жизнеописания поэта, и для нашего исторического времени, так как Пушкин с ранних лет был отзывчив на происходившее вокруг него, и даже из окон Лицея мог следить за тем, что тогда делалось в России и Европе: император Александр Павлович живал подолгу в Царском Селе, даже и зимою, а в Государе русском тогда сосредоточивалась всеобщая политика. Пушкин видел его часто и зорко наблюдал за ним. Сохранился и карандашный набросок его портрета, сделанный Пушкиным [636].

Князь Вяземский называет Конгрессы «кузнецами оков народных». Пушкин горячо отнёсся к Греческому восстанию и в черновом письме к А. Н. Раевскому сообщает о нём подробности. Из письма его к братьям Тургеневым видно, что уже в 1821 году он просил себе пощады, а в Генваре 1822 года надеялся побывать в Петербурге на несколько дней [637]. Где переписка о том? Письмо-фотография минуты, но только минуты, и для полного его понимания нужно знать обстановку. Её, т. е. примечаний, ждём в следующих выпусках переписки и уверены, что никто из членов академической издательской комиссии лучше В. И. Саитова не сделает этого.