Абрам Старков - ...И далее везде

Я заговорил о действиях чисто ледокольного, что ли, характера. А моя лекция для моряков торгового флота. Нужны ли вам функции ледокольщиков? Мы там в Арктике, скажете, случайно, мы — ведомые, и как преодолевать льды, как с ними хитрить — это уж ваша забота, товарищи североморпутцы. Но в ледовом плавании, отвечу, мы — семья, глава которой флагман, ледокол. И если нет ладу в семье, нет понимания действий ее главы, нет единства действий, взаимопонимания, она разваливается. Так и в караване.

Ледоколу совсем не обязательно опекать вас во всех случаях. Я уж не говорю о таких транспортах ледового класса, как «Беломорканал», «Диксон», которые, скажем, в шестибалльном и даже семибалльном льду способны плыть самостоятельно. Да и прочие суда могут быть отпущены «на волю», судя по обстановке. Ледокол расходует много дорогостоящего угля, и использовать нас надо разумно, только там, где это действительно необходимо.

Теперь в Арктике созданы штабы морских операций. Они не на берегу, они в море, эти штабы, на ледовых флагманах. Они решают, куда, когда и какое судно послать, формируют караваны. У них в распоряжении авиаразведка, метеосводки с полярных станций. Мы плаваем не по наитию, не как на душу придется, а по плану. Конечно, льды есть льды, Арктика остается Арктикой, могущей срывать нам планы. Не будем называть ее коварной, загадочной, оставим это для литераторов. Будем спокойно готовиться к встрече с ней.

До встречи во льдах, товарищи!»

«Хорошо бы на чистой воде…» — записана у меня реплика с места.

«Согласен. Хотя на чистой воде мне скучновато…» — сказал Белоусов.

Перечитал старую лекцию Белоусова — сорок три года ей! И вот лежит передо мной номер «Известий» за 11 октября 1983 года. Статья «Караван в ледовом плену». В Чукотском море, примерно в том же месте, где полвека назад погиб «Челюскин», застряло в небывало тяжелом льду пятнадцать транспортов с грузами для Чукотки и Якутии. На помощь посланы все находящиеся в этом районе мощные ледоколы, в том числе и атомные. Но ничего пока сделать не могут. Один из сухогрузов «Нина Сагайдак», раздавленный льдами, затонул. Команда спасена вертолетами. Судам грозит зимовка. Сообщение о событиях в Чукотском море, напечатанное в «Правде», заканчивается словами: «Арктика остается Арктикой, и требует она самого серьезного отношения к себе постоянно». Как относился к ней капитан Белоусов — добавлю я от себя. Ведь эти же самые слова: «Арктика остается Арктикой» он сказал сорок три года назад в своей лекции перед началом навигации.

Навигация сорокового — последняя предвоенная, в чистом виде рабочая навигация без каких-либо побочных и престижных целей, вроде прошлогоднего сквозного рейса в оба конца. Только проводки судов, грузовые операции, снабжение полярных станций — по плану, по графику, с учетом коммерческих показателей, какие прежде ледоколам не вменялись. В штатном расписании флагмана возникла бухгалтерская должность, которую заняла гренадерского роста, мощная во всех объемах дама, прибывшая из Москвы и прибавившая кораблю своим весом несколько сантиметров дополнительной осадки, как утверждали злые языки.

Среди первых принятых под проводку транспортов снова подвернулся нам оправившийся после беломорских бед «Сакко». Теперь уже более, чем старый знакомый, почти родственник, понимающий флагмана, своего спасителя, с полуслова, то есть с полугудка.

Кстати, о гудках. С давних времен, с поры, когда парус сменился паром, сигнал, поданный с помощью гудка, металлического цилиндра с клапаном и прорезями, установленного на судовой трубе, стал основным средством связи между кораблями, идущими в караване, по соседству, встречающимися или расстающимися в море. Это сейчас, когда на ходовых мостиках стоят радиотелефоны, и капитан, вахтенный штурман могут в любую минуту связаться со своими коллегами на другом корабле, переговорить с ними, надобность в гудках практически отпала. Но их все равно ставят даже на сверхсовременных судах, правда, не паровые, электрические, ставят по старой привычке, по традиции, да и для верности, на всякий случай — мало ли, вдруг телефон в трудную минуту откажет, нажал кнопку и послал в небо нужный сигнал басом, тенором, фальцетом или какой иной тональности. А тон, звучание у гудков неповторимы, должны быть неповторимы. Каждый пароход гудел по-своему. На судостроительных заводах ценились особые гудочные мастера, которых можно сравнить со скрипичными или колокольных дел мастерами — настолько тонкая специальность изготовить гудок со своим голосом. Он, звук, его колебания, его регистр зависят от многих особенностей цилиндра — от структуры металла, от формы клапана, от типа прорезей, от их расположения и т. д. На хорошем гудке можете сыграть, как на духовом инструменте. Не разглядывая в бинокль названия на борту встречного корабля, бывалый капитан узнаёт его по звуку, по тональности, по вибрации пущенного гудком сигнала. Белоусов, прежде чем вести корабли, собирал у себя в каюте капитанов и, среди прочего, просил: «Погудите разок каждый по очереди!» И Михаилу Прокофьевичу с его абсолютным музыкальным слухом этого «разка» было достаточно, чтобы безошибочно различать потом голоса ведомых, где бы они ни находились, как бы ни менялись местами. А у «Сакко» — редчайший случай! — гудок оказался совершенно одинаковый с флагманским — такой же густой-густой, рокочущий на все море бас. Видимо, на Балтийском заводе, где строились лесовоз «Сакко» и наш ледокол, мастер по гудкам сработал их по забывчивости на одну колодку, голос в голос во всех тонкостях. В связи с этим возникали трудности в плавании в тумане. Забасит флагман: «Вправо за мной!» — один короткий звук — ему отвечают, репетуют все суда в караване, в том числе и «Сакко», а капитаны считают, что Белоусов снова почему-то сигналит, запрашивают его, он повторяет, ему среди других вторит «Сакко», и опять сбиты с толку капитаны: кто гудит? Белоусов, которому поначалу голос лесовоза тоже казался точным эхом флагмана, стал все-таки различать какие-то тончайшие в нем нюансы, а капитаны так и продолжали путаться в голосах в течение всего совместного плавания. Позже, на капитальном ремонте в Америке, ледоколу сменили гудок, новый фистулой свистел, тоненько так, несолидно для флагмана, а еще позже он, постарев, перестал быть флагманом и передал свои полномочия атомному ледоколу. Потом, совсем состарившись, одряхлев, угодил, как и «Ермак», как «Литке», на слом, в переплавку, а американскую «фистулу» переставили на портовый буксир.

В навигацию сорокового года нам выпала необычная ледовая проводка, хотя, в общем-то, всякая операция во льду необычна, одинаковых не бывает. Но эта была уникальная не столько по внешним условиям, сколько по характеру ведомого нами корабля. Мы вели подводную лодку! Современному читателю, наверно, в удивление, что я ее поход причисляю к уникальным, ставлю восклицательный знак. Нынешним атомным плаванье в высоких широтах не в новинку, они и на Северном полюсе всплывали. А для того, чтобы это когда-нибудь свершилось, скажу я, и понадобилось подводной лодке «Щ-423», «щуке», решиться 40 лет назад на небывалый, полный неизведанных для такого класса кораблей опасностей рейс — из Кольского залива в Тихий океан: 7277 миль, из них 681 в полярных льдах! Да, имею право повторить свой «восклик», хотя и не любитель этого знака препинания, как не любил его и дядя Костя Высоковский.