Абрам Старков - ...И далее везде

— В моей памяти он тихий, застенчивый курсантик.

— Ого, тихоня! В малолетстве-то, правда, рос квелый, вялый. Головенка с рождения к плечу клонилась, будто требовалась ей подставка. А годам к тринадцати, к шестому классу, весь он как-то вдруг переменился, окреп, и голова выпрямилась, в рост особо не пошел, мы все в отца, но стал ловок, удал. Идем с ним по улице в Самаре, отскакивает внезапно в сторону и — на какого-то здоровенного верзилу с прыжка, бах ему по губам, бах, тот — дёру. Я спрашиваю: «За что ты его так?» — «Он, — говорит, — знает за что…» — «Это, — говорю, — ты при мне такой храбрый?» Обиделся. «Я бы, — говорит, — его и без тебя отделал. Не будет наших ребят задирать исподтишка, шпана этакая…»

Но я отвлекся… В испытатели рвался он, к Чкалову. Валерий Палыч внял моей просьбе. Посоветовал Аркадию — в Военно-воздушную академию. Сказал: «Жалею, что сам не окончил, мне уже поздновато, а тебе в самый раз. После академии к себе возьму». Этот аргумент подействовал. И я обрадовался: четыре года передышки, не надо каждый день волноваться — жив ли, не разбился?.. Пока обучался на первом курсе, Аркадий с молодой женой жил у нас на Садовой — Земляном валу. После гибели Чкалова в декабре тридцать восьмого улице дали его имя… Он погиб, испытывая новый истребитель в районе Центрального аэродрома. Это недалеко от Военно-воздушной. И многие слушатели видели, как великий летчик тянул падающую машину, чтобы она не рухнула на жилые дома. Может быть, и Аркадий видел… Меня в это время не было в Москве. Перевели под Горький командиром батареи. Там — наша последняя встреча с Аркашей.

Это было ровно за два года до войны, в последних числах июня. Возвращаюсь со стрельб. Плетусь усталый мимо футбольного поля, вижу, какие-то незнакомые лейтенанты с голубыми петлицами на гимнастерках гоняют мяч. Летчики? Откуда? В воротах невысоконький, ловко прыгающий, ловко отбивающий удары старший лейтенант с усиками. Аркашка! Ну, конечно, выбрал чего потруднее — с таким ростом в воротах… Оказывается, первокурсников академии, сдавших годовые экзамены, послали перед каникулами в учебную командировку. Объезжают для ознакомления разные рода войск, побывали у пехоты, у танкистов, у моряков и вот к нам явились, в артиллерию. Три дня у нас в распоряжении. Начальство прикрепило к летчикам меня. Чтобы дать возможность пообщаться с братишкой. Да и в интересах дела: я неплохо знал все артиллерийские системы и калибры. В теоретическом классе не сидели, целый день на полигоне, все виды стрельб показал я им. В том числе и дистанционную батареей, наиболее сложную из стрельб, когда снаряды разрываются в воздухе, и должен быть особенно точен расчет расстояния, высоты, направления, сноса на ветер и прочих параметров.

Три дня к концу. Летчикам предстояла еще поездка в Борисоглебск, в авиаучилище на тренировочные полеты. Собрались попрощаться у меня в фанерном домике. Чокнулись. Кто-то сказал: «Подлетнем разок-другой на «табакерке» — они так ТБ называли — и до дома, до хаты!» — «Нет уж, — сказал Аркадий, — там появился «И-16», я его погоняю, отведу душу». Я как услышал про «И-16», дрогнул внутренне, я знал от людей, вернувшихся из Испании, что эта новая машина Поликарпова, истребитель, хороша по скоростям, но очень норовиста, капризна, войдет в штопор — можешь и не вывести… Когда мы остались вдвоем, я сказал брату: «Слушай, перестань петушиться, урезонься. У тебя — академия, дорога к большой работе». А он, и обычно-то вспыльчивый, вулканистый, тут едва не с кулаками полез на меня. «Хватит, — кричит, — мне твоей заботы, хватит! Рожденный ползать…» Это я, значит, ползать рожден, а он — летать… Потом, на войне, «ползая» со своей батареей, со своим артдивизионом, со своим гаубичным полком, со своей тяжелой пушечной бригадой с одного горячего участка фронта на другой, еще более горячий, я вспоминал слова Аркадия и представлял себе, каким бы бесстрашным бойцом стал он в небе войны…

В тот раз я проводил его до палаток, где жили летчики. Мы попрощались, расцеловавшись, оба какие-то примолкшие, притихшие. И не потому, что говорю это сейчас, задним числом, зная о гибели Аркаши, но у меня тогда было чувство, что мы больше не увидимся.

Они уехали в Борисоглебск. Через несколько дней телеграмма: «Аркадий умер». Вот такая, без подписи, два слова, и не «погиб», не «разбился», а вот так: умер… Он взлетел на «И-16», сам, судя по маневрам, ввел машину в штопор на высоте 3000 метров, и она упала с этой высоты, не выходя из штопора, в трясину. Парашюта у летчика не было. Аркадий и с парашютом все равно не оставил бы самолета… Это случилось 7 июля 1939 года. В тот день в Москве был подписан приказ о присвоении слушателю 2-го курса Военно-воздушной академии Чапаеву А. В. очередного воинского звания «капитан», не заставший его в живых…

Окончен рассказ генерала Чапаева, захлопнут мой блокнот. Я ухожу.

Со стены провожает меня взглядом Василий Иванович Чапаев в папахе, кажется, впервые услышавший сегодня о том, как погиб его младший сын…

На одном из больших ленинградских заводов случайно обнаружилось, что в основании идущей из кузницы 40-метровой трубы выгорели кирпичи и она держится на честном слове, может вот-вот упасть. Стоит окруженная цехами и, рухнув, должна неминуемо разрушить здания самой кузницы и находящейся рядом заводской лаборатории. Работа и тут и там была прекращена. Времени для демонтажа и эвакуации кузнечного оборудования уже не оставалось, смогли лишь вынести в безопасное место ценные лабораторные приборы. На специальном совещании у директора решили пригласить верхолазов.

За верхолазами послали автомобиль. Они приехали вдвоем. Это были старые «корешки»-приятели, но звали друг друга по фамилии и на «вы».

Филиппов — лысый, сутулый, с лукавым подвижным лицом.

Филимонов — коротенький, толстый, рыжий.

У трубы их ждали директор и главный инженер. Поздоровались. Директор сказал:

— Труба у нас валится. Подгорела. Надо разобрать.

Филиппов, задрав голову, окинул быстрым безразличным взглядом трубу и процедил сквозь зубы:

— Ничего себе дурочка.

Филимонов повторил басом:

— Ничего себе, дурочка.

Главный инженер сказал:

— Работа, понимаем, рисковая, но выполнить ее необходимо.

Филиппов внезапно рассердился:

— Агитации нам не требуется, всё видим. — И, обернувшись к Филимонову, тихо: — Полезли…

— Лезем, — сказал Филимонов. — Я только жене позвоню.

Директор и главный инженер переглянулись. Филиппов объяснил:

— Товарищ Филимонов на серьезную работу всегда зовет жену. Ей тут недалеко ехать.

— А вы свою не приглашаете? — спросил шутливо директор.

— Я холостой, — сказал Филиппов.