Павел Бажан - О науке и не только

Украинский вопрос, если и не начался с Хрущева, но был им основательно продвинут в самом негативном смысле этого слова. Свидетельствует бывший генерал КГБ Ф. Бобков:

«Долгое время проработавший на Украине и пользовавшийся всяческой поддержкой украинских коллег, Хрущев явно продолжал заигрывать с ними… В отличие от других республик, Украина, с точки зрения обмена кадров, оставалась закрытой для Москвы, тогда как из Киева, Днепропетровска и других украинских городов на работу в Москву прибывали руководители различных рангов, Украина же россиян к себе почти не принимала».

Есть слух, что Хрущев намеревался перенести столицу СССР в г. Киев, но, к счастью, не успел. По требованию Хрущева в национальных республиках русский язык в системе школьного образования, как обязательный для обучения, был отменен, оставлен только факультативно.

Предпочтение отдавалось изучению национальных культур и традиций. Это привело к ослаблению связей республик с союзным центром и резкому всплеску националистических настроений, открыто вылившихся наружу в годы недоброй памяти горбачевской перестройки и породивших, в том числе, нынешнюю «братскую» Украину.

Но вернемся в общежитие. В комнате со мной жил Эдуард Мельников, с которым я прожил все шесть лет учебы в одной комнате в разных общежитиях и с которым подружился на долгие годы. Он был очень способным, и уж у него кратковременная память была отменной. На лекциях он в основном развлекался игрой в морской бой, а к экзаменам и зачетам готовился не более одного дня, валяясь на кровати, читая чужой конспект и дрыгая ногами. Так продолжалось и на старших курсах, когда я уже стал серьезно относиться к учебе. Представьте себе ситуацию, он в своей манере готовится к экзамену один день, балбесничая остальные три-четыре, а я сижу дни и ночи напролет четыре-пять дней в читальном зале, «поднимая» не менее трех-пяти учебников и справочников, идем на экзамен, он получает «пять», а я — не всегда.

Поступали в институт и случайные люди. Один из таких жил в нашей комнате два года, развлекая нас утробным воем, спрятавшись в наше отсутствие в прикроватной тумбочке, и рассказами о своих похождениях. После второго курса летом он пропал по пути на практику. Позже нам объявили, что он был арестован — оказался поездным вором — и осужден. В другой комнате жил более старший, чем мы, уроженец Чебоксар с восточной кровью. Этот проявил себя на работах по подготовке котлована для фундамента будущего студдома № 3, место для которого власти отвели за студдомом № 2 института рядом с бывшим Кресто-Воздвиженским монастырем на месте его кладбища, на котором, как стало известно мне только сейчас, был погребен писатель П. И. Мельников (Андрей Печерский). Пока мы развлекались перебрасыванием друг другу кладбищенских черепов, чебоксарский товарищ продавал надгробные плиты с этого кладбища желающим. Помню, при нас он привел маленького, толстого красноносого еврея, небрежно водрузил ногу в сапоге на могильную гранитную плиту и сказал: «Вот! Но — самовывоз». После чего они ударили по рукам. К третьему курсу и он отсеялся.

Были и другие колоритные персонажи, но это уже в студдоме № 2, в который нас переселили по окончании второго курса. В комнате № 162 мы жили вчетвером, к нам с Эдуардом подселили еще одного Эдуарда Мельникова (он учился уже на четвертом курсе и потом перешел на вновь образовавшийся физико-технический факультет) и «женатика» Феликса, корабела. Думаю, что безусловное лидерство старшего Эдуарда (он занимался боксом и ввязывался в любую драку на улице) и его более серьезное, чем у нас, отношение к учебе способствовало перестройке моего менталитета — я стал интересоваться своей будущей специальностью. Но это были только ростки интереса.

Жизнь так повернулась ко мне, что для освоения специальности нужно было научиться искусству терпения.

Потом я узнаю, что в научном исследовании 90 % работы — это рутина, черновая работа, переделка сделанного, и поэтому нужно уметь терпеть.

К умению терпеть приходят разными путями. В моем случае было так. 1960 г. ГПИ им. А. Жданова. С 1 сентября плавательская практика (после второго курса) продолжительностью 1 мес. Я готов, то есть отрастил бороду.

Меня бросила девушка. Стипендии я не получаю — двойка по сопромату в весенней сессии. Беда не приходит одна — так получилось, что по направлению Волжского объединенного речного пароходства (ВОРП) на грузовой теплоход меня и еще двоих сокурсников не взяли, потому что нас опередили более подготовленные студенты речного училища. В общежитии, не утепленном на зиму, жуткий холод — конец августа выдался очень холодным. Дневной рацион — батон и бутылка горячей воды из титана, чуть подслащенной. Не берут и на другой теплоход — никому не нужен работник всего на один месяц. Не берут и на следующий. Я в отчаянии. Наконец, сердобольная дама из отдела кадров пароходства обещает, что через пять дней придет пассажирский теплоход «Карл Маркс», на который меня обязательно возьмут. Наконец, приходит «Карл Маркс». Капитан — Константин Иванович Бабушкин, его супруга — третий штурман. Посмотрели на меня, посовещались взглядами и взяли в штат кормовым матросом. Кто-то отвел меня на камбуз. До сих пор помню вкус замечательного борща и макарон по-флотски, которыми меня накормили. Поставили на вахту, указали каюту, койку, посоветовали отдохнуть до вахты. В каюте тепло, но иллюминаторы открыты. Я тут же их задраил и залег. Проснулся от мощной русской речи: «Какой м… закрыл иллюминаторы?» — это старые (по возрасту — так мне показалось) матросы пришли с вахты/подвахты и выразили свое недовольство, подкрепленное «хорошими» словами и нужными действиями. Вот так приняли меня на «Карле Марксе», и помнить это я с глубокой благодарностью буду до конца дней своих. Работа в штате, то есть за деньги, с бесплатной кормежкой на теплоходе означала, что я обеспечен пропитанием на несколько месяцев вперед, а это было для меня больше, чем спасательный круг.

Работа на теплоходе запала мне в душу, и на третьем курсе я был одержим идеей работы будущим летом на теплоходе «Карл Маркс», тем более что зимой 1961 г. мне пришел перевод с премией от пароходства (спасибо К. И. Бабушкину) всего за месяц работы. Всю весеннюю сессию я сдал досрочно в апреле-мае, естественно, на тройки, в том числе «Детали машин» и «Термодинамику», причем обе названные дисциплины сдал с большим трудом и скрипом. Скорее всего, профессора просто пожалели меня, поставив тройки вместо двоек. Судьба потом надсмеялась надо мной — я читал термодинамику в вузе и издал в соавторстве с В. М. Селиверстовым учебник «Термодинамика и теплопередача», детали машин пришлось изучать самостоятельно, а положения этой дисциплины применять, работая уже в Речном Регистре.