Михаил Никольский - Кровью своего сердца

Мы с ней долго переписывались, Женя мне очень нравилась, но однажды читаю ее записку: «Я знаю, в вашем сердце есть и совесть и прямая честь, но… я другому отдана и буду век ему верна». Прочитал я это и слезы навернулись на глаза. Достал я платок, вроде высморкаться, слезы вытер, а в душе остался горький осадок. Я не совсем понял, что она имела в виду, но было ясно, что мои чувства отвергнуты. Тогда я в первый раз подумал: «Вот она женская жестокость!» С тех пор долгое время ни одной девушке, с кем ни встречался, кому ни симпатизировал, кто мне ни нравился — никому не верил, какие бы слова ни говорила. Все казались обманщицами! Правда, позже я кратко рассказал об этой истории Николаю Дедюле, он разговаривал с Евгенией, убеждал меня продолжить дружбу с ней, но мое самолюбие было слишком задето, лучшие чувства оскорблены, и я отказался. Что-то приятное, красивое во мне возникло, часто тревожило своей таинственностью, неизвестностью, но так и не возродилось, увлечение не превратилось в любовь. «Очевидно, так и надо было», — думалось мне позже, наверное не дорос еще до настоящего глубокого чувства в свои пятнадцать лет. Но след этот в памяти остался.

Вспоминаю, как в Любань осенью тридцать седьмого года приезжал один из руководителей республики Червяков 47. Вся школа вышла на демонстрацию и митинг на центральную площадь райцентра. Красные знамена, плакаты, у всех торжественный вид, улыбки и радость на лицах. Что говорили тогда на митинге, мне не запомнилось. Помню больше реакцию одноклассников. «Зря только уроки сорвались», — сетовали те, кто старался учиться. «Ура! Вот хорошо! Уроков не будет!» — утверждали другие, и таких было больше.

А вскоре по школе стали разноситься слухи о «врагах народа». И в нашем классе появился свой «изгой», «сын врага народа». Директор школы на одном из митингов официально объявил, что среди «врагов народа» оказались и родители некоторых учеников. Позже мы все узнали, что отец Куркевича 48, старый коммунист, директор МТС арестован вместе с первым секретарем райкома партии и председателем райисполкома. Болеслав 49сразу же после митинга почувствовал враждебное отношение значительной части класса, такой необычайный «остракизм» 50. «Не может быть, — рассуждали мы, — ведь Болеслав честный и хороший товарищ». Но многое тогда нам, молодым, было непонятно. Хотя после этого и мы тоже явственно ощущали какую-то необъяснимую тревогу, которая, казалось, витает в воздухе. В том году почти каждую ночь «черный ворон» (так называлась машина милиции для перевозки арестованных) появлялся неожиданно в разных деревнях района и на улицах райцентра для «уничтожения врагов народа» именем самого народа. Жестокая жизнь круто меняла судьбу многих честных людей в те годы.

Однажды в субботу на автомашине возвращаюсь домой из Любани, и шофер в кабине сообщает, что в деревне будут сжигать лошадей, якобы больных какой-то заразной болезнью, говорят об анемии — эпидемии по всему району. Дома мать подтвердила эту новость. А отец долго возмущался и объяснял всем, что это варварство, что все нужно еще раз проверить, чтобы не погибли здоровые, племенные животные. Перекусив, побежал я к Петру Петрене. Он сказал, что уже и яму выкопали, большую, квадратную, довольно глубокую (пять на пять метров, глубиной метра три). Побежали мы туда, за конюшню, на поляну у леса рядом с полем. Там уже люди ждали, чтобы помочь управиться. Мы остались посмотреть, что дальше будет.

Над ямой уложили толстые бревна вдоль и поперек, клетками. Привели конюхи нескольких лошадей, здоровых и молодых. Работник подошел к одной из них, достал шприц, наполнил его какой-то жидкостью и сделал укол в шею лошади. Та немного постояла и медленно упала на землю, дрыгая ногами и вертя головой в предсмертных судорогах. Я стоял рядом и видел, как из глаз лошади текли слезы, она словно просила помощи у людей и молча спрашивала «за что?». Я стоял и плакал. А мертвых лошадей сгружали и сгружали в яму. Смотреть на эту нечеловеческую жестокость было невозможно, и мы вместе с другими ребятами оставили это страшное место.

Рассказывали, что после того, как в яме оказалось более десятка лошадей, их трупы облили керосином и подожгли. Они горели всю ночь, распространяя зловонный дым по всей округе. А на окраине леса всю ночь слышался вой волчьей стаи, чувствовавшей запах горелого мяса. Этот год был трагическим и для людей, и для животных.

Впоследствии оказалось, что отец был прав — зря уничтожали здоровых, молодых лошадей в совхозе. Об этом мне стало известно в первые послевоенные годы из книги «Тайная война против Советской России» 51, в которой прогрессивные писатели и журналисты США Майкл Сейрес и Альберт Кан рассказывают, что еще в довоенные годы фашистская агентура организовала провокационную кампанию по ослаблению экономики и обороноспособности Страны Советов. В частности, в Любанском, Старобинском и других, особенно приграничных, районах Белоруссии с целью срыва весеннего сева и мобилизации лошадей в кавалерийские воинские части РККА была проведена массовая акция по уничтожению племенных лошадей под видом «ликвидации эпидемии». Книга эта написана на основании материалов Нюрнбергского процесса над главными военными преступниками гитлеровской Германии.

В понедельник утром отец договорился с шофером и тот отвез меня обратно в Любань. Мы торопились хотя бы на второй урок, так как на первый я уже явно опаздывал. И снова школьные занятия, уроки, заседания комитета. Так проходит неделя, другая, третья… Вот и первое полугодие оканчивается. Оценки у меня в табеле почти все «выдатна», кроме нескольких «добра» 52. Вместе с друзьями мы готовим уроки, бегаем на заледеневшую реку кататься на коньках. Словом, все идет как обычно, никаких особых происшествий.

Как-то в субботу приезжаю я на попутной машине домой, чтобы продуктов взять, отдохнуть с семьей и снова в понедельник вернуться в школу. Подхожу к крыльцу, а на дверях замок. Что такое? Останавливаюсь в недоумении. Потом решил пойти к Иосифу Петрене. Он меня увидел и говорит:

— Тебя родители ждали-ждали, не дождались. Часа два тому назад уехали со всеми вещами и корову к саням привязали. Сказали, что уехали в деревню Заелица Глусского района. Так что если постараешься, может их и нагонишь.

Стою, думаю: «Вот ведь получилось, прямо как в Барикове». А жена Петрени тем временем предложила: «Заходи, Мишка, хоть покормлю, голодный ведь с дороги». Действительно, я очень проголодался, но в дом заходить отказался, чтобы не тянуть зря время. Тогда она вынесла мне кусок хлеба и сала, сказала, мол, хоть по дороге поешь. Я был очень благодарен.

И зашагал я снова по дороге. Вот знакомая деревня Загалье. Вот в стороне справа Старосек. Не доходя деревни поворот налево. Уже стемнело, когда вдалеке показалась деревня Живунь и хуторок Оснички. Дальше канава и мост. Дорога битая по снегу. Морозит, и снег хрустит под ногами, но вокруг от него светло. Еще светлее стало, когда из-за туч появилась полная луна. Я думал, что это очень хорошо, что видна дорога, потому что мне еще предстояло идти через лес. Вырезал я толстую березовую палку, на случай если собаку или волка встречу. Все-таки страшновато было одному идти через лес и болото. Лес я прошел благополучно, вышел, а там уж и деревня видна. Парни с девушками «на вечёрки» 53 идут, многие девушки с пряслицами и пряжей 54. Деревня эта оказалась Стяг, дальше Славковичи, а за ними та самая Заелица или Стражи.