Михаил Никольский - Кровью своего сердца

Со мной вместе ходил в школу сосед по дому Петр Петреня (наш дом имел два крыльца и по две отдельные квартиры, отец Петра — Иосиф был отличным плотником и столяром, честным и простым человеком, кроме того в семье была мать и сестра Надя, еще маленькая). Обычно к нам присоединялись Коля Замжицкий (с послевоенных лет живет в Слуцке в своем доме), Марченко, братья Шишло, Саша Калиновский, Мария Шуляковская и многие другие. С такой компанией было не страшно ни ночью, ни ранним утром, когда вокруг в поисках пищи стаями бегали оголодавшие волки. Сколько раз приходилось встречать их по пути в школу или из школы!

Михаил Никольский, 1937 год

Постепенно начал привыкать к новым условиям в другой школе. Вскоре после начала занятий во втором полугодии меня избрали председателем учкома 42. Пришлось оставаться после уроков. В таких случаях меня всегда выручали Петр Петреня и Коля Замжицкий, которые ждали окончания заседания учкома, чтобы вместе идти домой в Жалы. Мне нравились учителя Радько, Макарченко, Сарнацкий. В Загалье я успешно закончил семь классов 43. Летом мы с Петром на колясках ездили в лес за дровами, ходили с сеткой-«топтухой» 44, как ее называли местные жители, ловить рыбу на канавы или на озеро Загальское, за ягодами, грибами и орехами. Мы всегда были вместе с Петром. Он был музыкантом-самоучкой — умел играть на гармони, балалайке, скрипке, гитаре, меня учил играть на балалайке и мандолине — все эти инструменты были у него дома, а жили мы рядом. Учился он слабее, но мы дружили честно и искренне, делились всеми новостями и личными впечатлениями, и никто из нас никогда не подвел друг друга. После войны я его ни разу не встретил, он построил собственный дом в Бобруйске, но вскоре умер от военных ран, оставив мать и сестру. У меня сохранилась лишь его фотография довоенного времени, но память о надежном друге осталась на всю жизнь. Так и должно быть!

После окончания семи классов в Загалье встал вопрос, где учиться дальше, в какой школе? Дома после долгого обсуждения все согласились с предложением отца: только в Любани! Удобнее нигде не будет. Через Любань на Уречье ежедневно из совхоза ходят грузовые машины с тюками сена, можно будет ездить на них, а в Любани у отца еще остались знакомые. Как-то отец поехал в райцентр, договорился с Яковом Лагуном, тот согласился взять меня на квартиру, конечно, за определенную плату.

Перед началом учебного года, помню хорошо, отец, погрузив в кузов машины подушку, постельные принадлежности и прочие необходимые личные вещи, продукты на неделю. Хорошо, что она не везла сено, а ехала по бухгалтерским делам в госбанк. Меня отец усадил в кузов с вещами и повез в Любань на квартиру. Дом Лагуна находился на самом берегу реки Оресса по шоссе из Любани на деревню Сорочи. Рядом был мост на уровне выложенного булыжником шоссе. Чтобы попасть в дом, нужно было спуститься по шоссе вниз метра на два, через какую-нибудь сотню метров повернуть налево, открыть калитку, по узкому, около метра, проходу подняться вверх по дорожке и через полсотни метров будет крыльцо и входная дверь.

Хозяина дома не было, хозяйка Елена (к сожалению, не помню отчества) — акушерка, после окончания смены в родильном отделении райбольницы сидела дома с двумя сыновьями — Вовой и Левой, оба они были школьники. Хозяйка нас радушно приняла, немного поговорила с отцом, потом показала комнату с кроватью, где мне предстояло жить и учиться. Мы с отцом перенесли мои вещи и продукты в отведенное мне место. Вскоре пришел и сам хозяин. Разговор продолжился уже за столом, естественно, с угощением и рюмкой водки. А я продолжал раскладывать письменные принадлежности и кое-какие учебники на столе. Ведь завтра было 1 сентября — начало учебного года. Накануне отец завез мои документы директору Любанской средней школы, и тот поставил на нашем заявлении свою подпись: «Зачислить в 8-б класс».

Вскоре мы с сыновьями Лагуна пошли в школу, чтобы узнать, где находятся классы. В двухэтажном школьном здании наш класс находился на первом этаже. В этом же классе учился старший сын Лагуна, сейчас я уже не помню, кого из братьев как звали. На первом уроке классный руководитель познакомил нас с расписанием занятий, предварительно проверив, кто с кем сел за одной партой и одобрив такой план класса. Я сел с незнакомым мальчиком, потом оказалось, что зовут его Николай Дедюля, сам он был, кажется, из деревни Осовец, что по дороге из Любани в Глуск. Но тоже жил на квартире, кстати, недалеко от меня. Мы хорошо подружились, вместе готовили уроки, домашние задания. В соседней с моей комнате жил Щербаченя Николай Титович — преподаватель белорусского языка и литературы 45. Он был холостяком и одним из первых в райцентре купил велосипед. Признаюсь честно, когда никого не было дома, я пытался учиться ездить на его велосипеде в узком проходе от дома до улицы. Хозяйка однажды увидела меня, но не ругала, а предупредила, чтобы я не поломал велосипед. Ее сыновья тоже учились кататься на этом велосипеде, мне не хотелось, чтобы в случае какой поломки вина ложилась на меня, поэтому я старался присутствовать при их катании, но не выдавал их учителю. Однако скоро наши уроки велосипедной езды окончились, учитель, видно, что-то заметил, купил цепочку с замочком и все — не возьмешь.

В то время я ближе узнал своих новых друзей — Володю Луковского, Болеслава Куркевича и его младшего брата Карла, снова встретил Леонида Манкевича, который учился в шестом классе. Из учителей мне запомнился Шаплыко Александр Антонович, он преподавал химию и одновременно был завучем школы. К сожалению, не помню имен других преподавателей, даже учителя русского языка и литературы, хотя его уроки оставили глубокий след в памяти.

Помню, на одном из уроков, когда мы начали изучать роман в стихах «Евгений Онегин» Александра Сергеевича Пушкина, учитель решил устроить своеобразный спектакль. В качестве Евгения Онегина он вызвал к доске меня, а в роли Татьяны оказалась Женя Соловьева, сидевшая через парту сзади от меня в том же ряду. Стоим у доски, ждем. Учитель предложил нам взять учебники и читать по очереди слова Татьяны и Онегина. И так это у нас получилось эмоционально и выразительно, что по окончании нашего выступления все ученики захлопали в ладоши. Учитель нас похвалил и поставил оценки «отлично» после того, как каждый из нас ответил на дополнительные вопросы. С тех пор я стал очень стеснительным, краснел при малейшем упоминании об этом «спектакле», хотя на самом деле после этого урока в моем сердце возникли какие-то новые, неведомые мне до того чувства.

По характеру я вообще был застенчивым, заливался краской каждый раз, когда мать хвалилась моими оценками перед гостями, когда ребята подшучивали, как обычно бывает, когда появляются первые увлечения, первые и поэтому непонятные, трепетные чувства любви, чистой, искренней, тайной для посторонних, скрытой даже от близких родственников и друзей. Одноклассники же после этого «спектакля» на уроке уже открыто намекали, некоторые с цинизмом, с издевкой, о том, что было между нами с Женей. Но «масла в огонь» подлила сама Женя. Очевидно, я ей действительно нравился. Как-то на уроке она попросила у меня ручку. Я подал ей свою через парту. А тогда были в моде железные ручки трубочкой — с одной стороны вставлялся карандаш, а с другой перо (46). Женя написала, что ей было надо, и вернула ручку мне через Николая. Как только я открыл сторону с карандашом, чтобы побольше его вытащить, из трубки выпала записка. Раскрыл, читаю: «Тебе привет», — только два слова. Улучив момент, посылаю с той же ручкой ответ: «Почему ты прислала привет мне?» Так началась между нами своеобразная переписка на уроках, которая возобновлялась каждые пару дней, чтобы не так бросалось в глаза ребятам, а то опять засмеют.