Михаил Никольский - Кровью своего сердца

А весной 1954 года меня пригласили на работу в райком партии на должность инструктора по зоне Слуцкой машинно-тракторной станции. Мне поручалось вести всю организационно-партийную и идейно-политическую работу в трех колхозах: им. Куйбышева (дер. Серяги, Подлипцы, Браново и Павловка, где я уже работал председателем сельсовета), «Промень Коммуны» (дер. Старцевичи, Ваньковщина, Середняки с поселками) и «Память Ильича» (дер. Селище и Мащицы, позже присоединилась деревня Безверховичи). Это была интересная работа с людьми, прежде всего с коммунистами. Почти всех их я знал в лицо, посещал на дому или на работе, как говорится, знал, кто чем дышит. За то и пользовался среди коммунистов полным доверием. Они сообщали мне все новости и события, невзирая на отношения с председателями колхозов, многие из которых считали себя этакими «правителями», что люди уже не в шутку говорили: «Наш председатель — и бог, и царь, и воинский начальник, и никто ему не указ». Тем не менее, на партийных и общих собраниях колхозников председателям приходилось выслушивать острую и справедливую критику. Некоторые пытались мстить критикующим, но в таких случаях коммунисты на собраниях давали принципиальную оценку подобным фактам.

Помню, из-за такой критики, да еще и обнародованной в статье районной газеты за моей подписью, председатель колхоза «Промень Камуны» Семенков Николай Иванович немедленно приехал в райком к Проказову и поставил вопрос ребром: «Или увольняйте меня из председателей, или убирайте Никольского из нашего колхоза!» Проказов внимательно выслушал Семенкова, вместе они еще раз прочитали статью, нашли критику справедливой и не обнаружили никакого «подрыва авторитета председателя колхоза». Эта критика помогла Семенкову исправить свои недостатки, и в дальнейшем он на меня не обижался. Но были и другие случаи.

Председатель колхоза им. Куйбышева Степан Зиновьевич Леонович с давних пор имел личные отношения с первым секретарем райкома Проказовым, о чем мало кто знал, но при этом, к сожалению, личные интересы всегда ставились выше общественных. Сколько мне ни приходилось обращаться к Проказову по поводу злоупотреблений Леоновича служебным положением, ущемления законных прав колхозников, особенно одиноких женщин (по известным между ловеласами причинам), ничего не удавалось добиться. «Ну что ты пристал к этому Леоновичу, он хороший председатель, и дела у него в колхозе идут лучше, чем у других», — убеждал меня Проказов. В душе я возмущался отсутствием справедливости, но мне ничего не оставалось делать, кроме как молчать и соглашаться. Тут уж, как люди говорят, плетью обуха не перешибешь.

Однажды в район приехал для проверки дел и подготовки доклада на заседании бюро Минского Обкома партии завсельхозотделом некто Рахуба. Приехал он в колхоз «Память Ильича» и предложил мне сопровождать его на молочно-товарную ферму в деревне Селище. Пришли мы, когда доярки заканчивали вторую дойку коров, вернувшихся с пастбища. Осмотрев ферму, расспросив доярок о надоях молока, о текущих проблемах, Рахуба начал давать «советы» по повышению надоев: «Почему вы не расчесываете хвосты коровам, ведь это значительно повышает надои?» Доярки впервые услышали о такой премудрости, начали усмехаться и шутить. Одна из них не выдержала и грубовато заметила: «Что ж вы не спрашиваете, расчесывали ли мы сегодня волосы на голове?» Присутствующие весело рассмеялись, а доярка продолжала: «Еле малых детей успеваешь накормить, их у меня четверо. А тут приезжают всякие, коровам хвосты чесать — тут самой причесаться некогда». Конечно, доярки возмутились — людям внимания меньше, чем коровам.

Рахуба уехал из колхоза в Слуцк, чтобы успеть еще в другие хозяйства. А мне как-то пришлось побывать у Проказова в райкоме, и тот, узнав от Рахубы о разговоре с доярками, решил поподробнее расспросить меня. Я рассказал все, как было. Проказов только усмехнулся, и разговор наш этим закончился. Я не придал этому значения. Тем не менее, однажды Проказов сообщает мне по телефону, чтобы я готовился выступать на ближайшем пленуме Минского Обкома партии. Выслушав мои соображения о предполагаемом докладе, он предложил обязательно упомянуть о «советах» Рахубы и разговоре с доярками. Так я и поступил.

После моего выступления на Пленуме мне аплодировали единственному из всех выступавших, но много позже я убедился, что выступил зря. Конечно, для Проказова и райкома это было полезно — вот, мол, какие у нас кадры на местах, палец в рот не клади. А для меня лично это обернулось только неприятностями.

В частности, когда меня райком рекомендовал на более высокооплачиваемую должность, невидимая рука под всякими предлогами согласия свыше не давала. А чтобы не засиживался долго на одной должности в райкоме, надо или повышение, или перевод на другую работу. Так и случилось.

В сентябре 1959 года меня перевели на работу в Слуцкий райисполком на должность заведующего районным и городским отделом культуры. Тоже старался оправдывать доверие. Конечно, было непривычно трудно: и учреждения культуры в городе и на селе, и киноустановки, и дома культуры, самодеятельность, смотры-конкурсы и прочее. В области культуры Слуцк отличился на всю страну тем, что в таком небольшом городке в провинции мы сумели подготовить и поставить на сцене силами самодеятельных артистов оперу Гулак-Артемовского «Запорожец за Дунаем» 140. Выступали с оперой на сценах Минска, Москвы, Риги и других городов и райцентров. Мне вручили за это Почетную Грамоту Министерства культуры республики. Был в Москве на Всесоюзном совещании руководителей учреждений культуры, выступал на нем с обменом опытом в присутствии самого Министра культуры СССР Е. Фурцевой 141. Был избран депутатом Слуцкого райсовета, кандидатом в члены райкома партии.

Запомнилось, как избирался кандидатом в депутаты райсовета по Уречскому избирательному округу. Было это в 1958 году. На собрании в колхозном доме культуры после моего краткого выступления о своей жизни до войны, в годы войны и в послевоенное время, присутствующие стали задавать вопросы по службе, из моей жизни и другие. Когда, казалось, вопросов не стало, зал примолк, вдруг подымается с места пожилая женщина и спрашивает: «Можно, у меня еще один вопрос?» Председательствующий говорит: «Какой вопрос? Задавайте любой». «Скажите, это не вы были еще с одним партизаном невысокого роста с черными волосами, когда у нас с базара, почти из центра Уречья, были взяты немец и полицейский? Я была в палисаднике от улицы и вас видела, запомнила тот случай…» После моего ответа, подтвердившего слова женщины, в зале раздались голоса: «Расскажите, как это было, только подробно!» Хотя время было позднее, присутствующие слушали внимательно мой рассказ до конца, не перебивая.