Коллектив авторов - Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Но время работало на них — людей, которых в этом имении считали быдлом, над которыми издевались и физически, и морально. Потому, что каждый новый день, пусть тяжелый и унизительный, приближал мир к маю сорок пятого года. И наступил день, когда ни слова не говоря, хозяин начал торопливо нагружать подводы. Ему было не до пленных — лишь бы побольше добра увезти куда-нибудь в немецкую глубинку, где его никто не найдет.

Танки с красными звездами первый увидел Геннадий: «Мама, наши идут!» Вечером в имении был пир. Украинцы угощались поросенком, Клавдия пожарила гуся, напекла печенья. И заботило ее только одно, чтобы, дорвавшись до всей этой вкуснятины, не объелись. Хотя и не были они в полном смысле дистрофиками.

В имении свое подсобное хозяйство организовал истребительный танковый батальон. Его задачей была поставка провианта госпиталям. Именно с этим батальоном Клавдия со своими мальчишками и пошла домой. Пешком, гоня впереди себя стадо из 600 коров и 600 овец. Стадо поднимало такую пыль, что ничего не было видно, а дышать приходилось через сложенные в несколько слоев тряпки. Животные хотели есть и пить, но обочины были заминированы, водоемы — отравлены. Перед стадом на нескольких машинах ехали саперы. И только там, где они оставляли таблички «Мин нет!» можно было сделать привал, дать измученным животным пощипать травы. А за всеми буренками уследить невозможно, и на каждой стоянке несколько углубившихся в заминированную зону животных взрывалось.

Пока шли по Польше, Западной Украине, нередки были стычки и с бандеровцами. Геннадий, которому было уже 15 лет, подносил на передовую боеприпасы. Они дошли до самого Западного Буга — официальной границы СССР, где бывшие пленные должны были пройти фильтрацию. И надо же было такому случиться — одна из коров вдруг метнулась в воду. И Геннадию, прикомандированному к пастухам, был дан приказ догнать и вернуть ее в родное стадо. Он и бросился ей в вдогонку, причем в костюме Адама, чтобы не попортить одежек. Совсем было выполнил приказ, а тут: «Стой, руки вверх!» Выловили — и на наблюдательный пункт, а потом и на заставу как нарушителя границы. Сколько раз его допрашивали, он и со счета сбился. Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы не привели его однажды к новому следователю, младшему лейтенанту. «А вот если ты действительно из деревни Никольское, то скажи, кто у вас заведовал до войны клубом?» — сказал он. «Волхонский», — не задумываясь, ответил подросток. «Вот теперь вижу, что не врешь. Мы ведь земляки с тобой. Свободен. Кстати, ваши Западный Буг уже перешли, иди ищи их».

А Клавдия эти несколько дней не могла прийти в себя. В войну, в тяжелейшие дни голода сберегла сына. А сейчас, по дороге домой, его потеряла. Она не скрывала слез, и, глядя на мать, ревел и Валька. И вдруг: «Мама, не плачь, вон Генка, от машины идет».

Конечной точкой их долгой дороги стал городок Изяслав. Отсюда Клавдия послала письмо на Волгу, в незнакомое ей местечко под названием Петра Дубрава, где который год трудился на пороховом заводе Леонид Павлов, ее муж и отец ее детей. И вскоре он, уже нечаявший когда-нибудь увидеть родные лица, приехал за ними.

Город Куйбышев с его немереными расстояниями даже немного их испугал. От железнодорожного вокзала до поселка добирались больше часа. Зато в поселке почувствовали себя спокойнее — почти их деревня. Клавдия вновь стала женой и мамой, центром семьи, ее сердцем и душой.

Война их здорово подвела. 15-летний Геннадий пошел в 4-й класс, 10-летний Валька — в первый. Геннадий после семилетки поступил в авиационный техникум, откуда получил направление на закрытый завод, «в систему» знаменитого конструктора авиационных двигателей Н. Кузнецова. Без отрыва от производства окончил институт. Трудовой стаж 46 лет.

Не остался без высшего образования и младший Павлов, но пошел по строительству, точнее, гидростроительству. Покорял реки, возводил плотины. Последним детищем стала Саяно-Шушенская ГЭС. Клавдия Михайловна гордится, что ее сын имеет самое прямое отношение к этому колоссальному сооружению с перепадом воды в 230 метров! До самой пенсии Валентин работал начальником отдела по безопасности плотины. Вот такие у Клавдии Михайловны сыновья. Как ни было трудно, вывела она их в люди и сегодня гордиться ими. Как гордится всякая мать, которая всю жизнь посвятила детям.

Очерк Т.Харитоновой о семье Павловых.

Петрова Людмила Ивановна

1931 г.р. Член совета обнинской организации Союза бывших малолетних узников фашистских концлагерей, проживает в г. Обнинске

В концлагерь я попала в Белоруссии, в июне 41-го, когда вместе с родителями и двумя младшими братьями приехала к бабушке. Мне в это время было 10 лет. Отец сразу же ушел на фронт, а мы не успели эвакуироваться, так что сразу же оказались на оккупированной территории, где пришлось испытать на себе все ужасы войны: бомбежку, голод, холод и концлагеря...

На витебщине в 1942 году немцы проводили карательные операции: прочесывали леса с собаками, уничтожали все живое и неживое. В ходе одной из них погиб мой дядя — его расстреляли, а жену повесили. Нам тогда удалось спастись чудом, просто спрятались на поле рядом с дорогой, по которой ехали фашисты. Над нами свистели пули, мы же с мамой закрыли ребятам рты, чтобы не был слышен их плач.

Когда танки с мотоциклистами проехали, мы долго еще лежали в канаве, поскольку в лесу слышался лай собак и раздавалась стрельба. В деревню мы вернулись уже под утро, осталось в ней всего лишь восемь домов... Бабушку нашли мертвой, деда забрали немцы. Дети просили есть, только дать им было нечего.

В ноябре 1942-го столкнулись между собой немцы и партизаны. Последние после боя ушли из деревни, а нас согнали в один двор и рассортировали: стариков и детей до десяти лет — в одну сторону, а молодых женщин и ребят постарше — в другую. Творилось что-то страшное. Дети рвались к матерям, цеплялись за подол. Фашисты же отбрасывали их в сторону, а женщин били прикладами. Маму с детьми отправили к старикам, а меня — в другую группу.

Нашу группу погнали за немецкими повозками. На одной из них лежал раненый партизан, раздетый догола, а на улице стоял сильный мороз; умер он на полпути до станции Бычика. Там полицаи сняли с нас все что могли, с меня — бабушкины валенки, а вместо них дали деревянные башмаки без пяток. Женщины, видя это, обмотали мне ноги тряпками. После обыска нас погрузили в товарные вагоны и повезли. Сколько было слез, сколько горя... Привезли нас в Витебск и поместили в грязные вшивые бараки. То и был концлагерь, отгороженный в два ряда колючей проволокой с вышками, прожекторами и овчарками. В бараках стояли трехъярусные нары... Помню, было много крыс. Ночью они прыгали на нас и почему-то непременно лезли именно к лицу. Я плакала, было очень страшно, особенно ночью.