Коллектив авторов - Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Через некоторое время я опять попала в руки фашистов. Меня закрыли одну на втором этаже здания, ко мне никого не допускали. Лишь однажды родственница уговорила знакомого полицая, чтобы хотя на несколько минут разрешили свидание с племянницей. Она принесла два пузырька: в одном капли, в другом мазь и объяснила, что этим надо закапать глаза и смазать тело. Оно покроется краснотой, а фашисты страшно боялись всякой заразы. Я смазала тело мазью, закапала в глаза. Всю эту ночь я не спала, мое тело покрылось волдырями, глаза слезились. К утру покраснение прошло, словно ничего и не было.

Через трое суток меня, измученную, голодную, со связанными руками посадили на мотоцикл и повезли. Я думала, что меня везут на виселицу, но потом поняла, что меня везут в сторону вокзала. Сидящий впереди немец пытался объяснить, что, мол, Германия — это прекрасно. Я не выдержала и сказала ему, что он дурак. Фашист разъярился, вытащил меня из мотоцикла, привязал за косу и поволок по дороге. Хорошо, что вокзал был уже близко, а то сегодня меня не было бы на этом свете.

Не доезжая Германии, всех пленных стали обливать какими-то смесями, посыпать порошком. Наконец наш вагон остановился в Гамбурге. Лагерь, куда меня поселили, состоял из четырех бараков. На ноги сразу одели деревянные колодки, выдали полосатый костюм и одно платье. Силенки у меня уже не было, кожу на руках содрала за несколько дней, осталось одно кровяное мясо. Кормили один раз в сутки. Давали миску похлебки, маленький кусочек хлеба, который состоял в основном из опилок, и чашку кипятка. Я со своей соседкой одну миску съедали вместе вечером, а вторую оставляли на утро. К утру это варево начинало бродить, пенилось, но голод не тетка. О войне мы почти ничего не знали, немцы все нам врали, что скоро возьмут Москву, но однажды охранники проболтались, что им придется скоро уходить, русские наступают.

Нас освободили 7 мая 1945 года. Утром мы проснулись и удивились, стояла тишина, вышли на улицу — никого. Через некоторое время на дороге показались длинные красивые машины. Мы бросились к ним навстречу. Когда мы приблизились — обомлели от ужаса: это были чужие лица, чужая речь. Мы со всех ног бросились назад, добежали до самого лагеря. Ни одного выстрела, все замерли. Машины уже въезжали во двор. Это были англичане. Некоторое время они кормили наших пленных сухарями, давали подслащенный чай и даже бульон. Потом нас стали отправлять на распределительные пункты. Пленных было так много, что ждать очереди отправки на Родину было бы очень долго. Тогда я с другими девушками решила пойти работать в воинскую часть, меня приняли. Так вместе с 76-й гвардейской дивизией я приехала в г. Киров.

До пенсионного возраста работала на заводе строй-фарфора. А сегодня занимаюсь дачей, помогаю сыну растить внучку, ему сейчас особенно тяжело, невестка сильно больна, немного стала двигаться, может, даст бог, будет все нормально. Я даже хожу на репетиции хора ветеранов войны и труда, частый гость в школах города. Видели бы вы глаза ребятишек, когда я рассказываю им про концлагерь. В них столько ужаса и страха, что сердце сжимается. Только бы никогда это не повторилось.

Окружной Леонид Иванович

1925 г.р., ур. д. Варварово Витебской обл. (Белоруссия). Первый председатель Калужского городского совета БМУ.

В деревню Варварово война пришла 12 июля 1941 г. вместе с немецкими оккупационными войсками. Страшное было время. Немцы забирали все, что было в доме. Люди целыми семьями уходили в леса. Мне, 16-летнему Леньке, уходить было некуда: отец на фронте (он погиб в 1944 г.), на руках матери еще трое малышей, самому маленькому едва исполнился месяц — не выживем в лесу. И я остался, взвалив на себя нелегкую ношу старшего в семье: кормильца, защитника.

В сентябре 1943 г. меня отправили на работы в Германию. Нас погрузили в вагоны-телятники и трое суток без воды и пищи везли на Запад в Белосток, в лагерь перемещенных лиц. Там «покупатель», представитель фирмы «Чугун и металл», отобрал 110 самых крепких парней и повез дальше, в глубь Европы, в Австрию. Два месяца обучали слесарному ремеслу, а затем отправили на завод. Эрзац-кофе, баланда из брюквы, 150 граммов хлеба — таким был паек при 12-часовом, выматывающем все силы рабочем дне на конвейере.

23 февраля 1944 г., в День Красной Армии, десять человек, самых отчаянных, решили совершить побег с фашистской каторги. Бежать решили в Югославию (до нее 60 км) и там присоединиться к партизанам. Мне было поручено обеспечить группу хлебными карточками, попросту украсть их в магазине. Прямо в магазине меня и взяли, остальных поодиночке отловили в городе. К условленному месту в лесу никто не добрался (потом нам стало известно, что весь этот побег был спровоцирован гестапо, чтобы выявить смутьянов).

Несколько недель меня держали в тюрьме в Зальцбурге, а потом переправили в концлагерь Дахау. Это была страшная «фабрика смерти», созданная фашистами для изоляции политических противников, евреев, священников и прочих «нежелательных элементов». Теперь среди них оказался и заключенный № 65468, категория «Арест», с условным знаком «Освобождению не подлежит» — я, Окружной Леонид. Я считал, что мне повезло. Будь у меня в документах обозначен «Побег», мой путь в крематорий был бы прямым и очень коротким. А так оставалась надежда...

Система умерщвления в лагере была отлажена с немецкой педантичностью. В бараке, рассчитанном на 120 человек, одновременно находилось больше тысячи заключенных. Холод. Непосильная работа, которая тоже была убийцей... Утром и вечером, в любую погоду все арестанты должны становиться в строй на Аппельплаце. При зачтении номера узника он обязан выкрикнуть «гир» — здесь! И выйти четким шагом из строя, если покачнется — удар кнутом. За малейшую провинность — виселица. Если кому-то из арестантов удавалось бежать, следующий «штрафной аппель» длился для всех оставшихся почти сутки.

На специальном стрельбище СС расстреливали каждый день. В нескольких «научных» лабораториях лагеря проводились опыты над арестантами: изучалось воздействие на человеческий организм сверхнизкого давления, сверхнизких температур, искусственного заражения малярией, биохимических препаратов. Каждое утро по лагерю проезжала телега и специальная «зондеркоманда» собирала на нее умерших за ночь. Четыре крематория работали круглосуточно. Возле каждого стоял столб с металлическим крюком — если оказывалось, что на телеге кто-то еще жив, его за гортань подвешивали на этот крюк — «гуманно», считала охрана.

Но шел 1945 год. После открытия второго фронта начались налеты американской авиации: небо становилось черным от самолетов, земля дрожала и словно взрывалась изнутри. Налеты были настолько массированными, настолько ошеломляющими, что некоторые узники от одного воя сирен лагерной тревоги сходили с ума.