Коллектив авторов - Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Немецкие войска одни приходили, другие уходили. Особенно трудно было жить, когда пришли люди в черной форме со знаками «СС». Они шарили по домам, отбирали скот, птицу, хорошие вещи, иконы, драгоценности и отправляли в Германию, угоняли молодежь.

Помню, 2 августа 1943 г. (это мне было 7 лет) нас всех выгнали на улицу и скомандовали: «Вперед!» Мы даже не успели ничего с собой взять. В чем были, в том и пошли. Помню, мама дала мне икону и сказала: «Это твоя, дочь, ноша, не бросай ее, она нам поможет». Может быть, она нам действительно помогла выжить и вернуться на Родину.

Гнали нас пешком до села Улемль, там был лагерь. Родители наши решили вернуться в город, это километров 20, чтобы взять хоть что-нибудь поесть. Вернулись они утром и сказали нам, что города нет. Немцы при отступлении подожгли его, собор разрушили. Родители наши видели огонь, дым и голые кирпичные трубы. Город был сожжен дотла. А затем нас погнали пешком на Бежицу, погрузили в товарные вагоны и отправили в Литву в лагерь Алитус. Держали нас там около месяца за колючей проволокой.

В один из дней нас вывели на площадь, комиссия отбирала людей в Германию. Нас раздевали догола, ощупывали, проверяли зубы. Отбирали, как скот на бойню. Затем погрузили опять в товарные вагоны и привезли нас в г. Магдебург. В пути нас почти не кормили, воды и то не было вдоволь. В Магдебурге нас продали фермеру-бауэру. Привезли нас в деревню Вакерслебен район Холдеслебен Магдебургской обл. Поселили нас в барак-казарму в два этажа, спали на соломе, отапливались зимой соломой. Кормили нас плохо, в основном брюквенные суп, свекла, и самым маленьким давали немного хлеба. Мама рассказывает, что я все время просила есть. В бараке нас было: одна русская семья, одна — украинская, около 30 человек молодежи старше 18 лет: поляки-ребята и девушки-румынки, болгарки. Они нас уважали и помогали выжить. Когда мы немного привыкли и научились общаться с немцами, в основном с женщинами, она нам рассказали, что они нас представляли не людьми, что у нас волчьи головы, так информировало их правительство. А когда увидели, что мы обыкновенные люди, помню, при разгрузке нас немецкие женщины говорили: «Шон медхен» (хорошие дети).

Когда наши войска стали наступать, они по приемникам ловили Москву и приглашали нас послушать. Что было с нами, трудно сказать: услышать за два года родную речь.

Мама со старшей сестрой работала у бауэрши фрау Фазель, управляющий был Роланд, с женой жили на первом этаже, там же была кухня. Когда взрослые уходили в поле, я так хотела есть, что шарила по кухне. Помню, я нашла одну маленькую картошечку, потерла на терке и почти на холодной плите пекла. Она была сырая и все равно было вкусно.

Километрах в двух от казармы находился аэродром, где шли страшные воздушные бои, особенно ночью.

Мы жили на втором этаже, и тогда мы спускались на первый и так просиживали на каменном полу до конца боя.

Помню, как сбили наш советский самолет. Летчики не погибли и прятались на поле в копнах соломы. Мы молили за них Бога, но один из поляков выследил их и донес в полицию. Их поймали. Нас всех выгнали на улицу, и мы смотрели, как над ними издевались, но мы не в силах были им помочь. Никогда этого не забуду.

Освободили нас сводные войска, и когда мы услышали по радио, что наступил долгожданный день Победы, я бегала по лужам босиком и кричала: «Гитлер капут!»

Мы возмущались, как вели себя освободители-американцы. Они насиловали румынок, болгарок. Помню, прибежала одна девушка и просила спрятать ее. Мама боялась, потому что нас предупредили, но мы ее спрятали в ящик с соломой, которой мы топили печь. Когда американец пришел с поляком, обыскали все, на наше счастье в солому не полезли. Поляк заметил, но не подал и виду. После он маме все высказал. Когда стали нас вывозить, уговаривали маму остаться, что дадут жилье, помогут материально, но мама отказалась. Только домой. А когда нас встречали советские войска на Эльбе, мама приветствовала наши войска, конечно, это было от радости встречи в родными людьми.

Вернулись в 1945 г. в сентябре на Родину, голые, голодные, крова нет. Жили в погребах даже зимой. Помогали выжить родственники, которые не попали с нами, а спрятались в лесу. Чтобы выжить, подрабатывали на хлеб. Копали картошку, пахали и перепахивали огороды. Летом выручала крапива, лебеда, щавель. Конечно, обидно: два года прожили на чужбине. Выгнали нас 2 августа 1943 года, а 16 августа 1943 года город был освобожден.

Так было. Вот такое было у нас детство.

Я, Николаева (Тимошина) Вера Васильевна, 1936 года рождения, после войны долго и сильно болела, поэтому в школу пошла с опозданием. Закончила 8 классов, сельхозтехникум. Три года работала агрономом в совхозе «Полюдовский», 8 лет работала учительницей биологии в Улемецкой школе, закончила 4 курса пединститута, из-за болезни закончить не смогла, поэтому имею незаконченное высшее образование. 20 лет работала в строительной организации (в одной МПМК) зам. по кадрам и все 20 лет была секретарем партийной организации. Член партии с 1966 года. До сих пор работаю зам. председателя совета БМУ по Жиздринскому району.

Николашина(Тюнина) Вера Михайловна

1935 г.р., ур. г. Жиздра Калужской области, проживает в г. Обнинске

— Ты читала что-нибудь о фашистских концлагерях? — спросила я дочь, тринадцатилетнюю школьницу.

— Нет.

— А знаешь, что там творилось?

В ответ она неопределенно пожала плечами.

В мою собственную жизнь эта страшная тема вошла с книгой «Фабрика смерти», которую я, пользуясь симпатиями сотрудников «взрослой» библиотеки, случайно выбрала на стеллажах с военной литературой. Имени автора я не помню. Помню ошеломляющий удар по юному своему сознанию и слезы в подушку. Видения черных труб крематориев, покрывающих округу жирной копотью, газовых камер, груд детских башмаков и выдранных золотых коронок преследовали долго, оставив горестный осадок где-то в закоулках души. Кажется, речь шла о крупнейших «фабриках» уничтожения народов — Освенциме, Майданеке, Бухенвальде. За точность не ручаюсь, лет прошло много. Да это не главное.

Вере Михайловне Николашиной повезло: ее семья в эти концлагеря не попала. Но и ее крестный путь был неимоверно тяжел, полон страдания и унижений.

Летом 43-го Тюниных вместе с сотнями других жителей сожженной Жиздры гитлеровцы отправили в концлагерь Алитус на территории Литвы. Родителям было уже за пятьдесят, Вере — 6 лет. Вале, сестре, на 2 года больше. В лагере мужчин сразу отделили. Матерей оставили с детьми. Здесь шла сортировка человеческого «материала». Рабов покрепче оставляли для нужд «Великой Германии», больных и немощных уничтожали. Детей, в том числе и грудных, было много. Их свозили целыми детскими домами. В душных, стонущих по ночам бараках постоянно жили только два чувства — страх быть убитыми и голод. Матери ничем не могли им помочь, разве что приберечь собственную порцию мутной баланды. Иногда к проволочному ограждению, рискуя, проходили сердобольные жители округи, пытались передать какие-то куски. Голод оказывался сильнее страха смерти, дети старались пробраться под «колючкой». По ним стреляли.