Коллектив авторов - Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Кормили нас раз в сутки баландой из гнилой картошки, очисток и всяких несъедобных отходов. На всю жизнь запомнилось синее скользкое мясо дохлых лошадей и копыта, выбрасываемые из котлов во время раздачи баланды. Хлеба давали по 100 граммов, а состоял он из опилок или овса.

Каждый день — работа. В половине седьмого — подъем, попьем воды, а час спустя под конвоем автоматчиков с собаками отправлялись на работу. Наравне со взрослыми чистили снег на железнодорожном полотне, мыли казармы, пилили дрова и копали рвы для покойников. Кожа на лице и руках от постоянного холода и непосильных нагрузок дубела и синела.

Пробыла там до зимы 43-го. А в конце декабря вместе с другими попала в Полоцк, где был пересылочный концлагерь, откуда увозили в Германию. Пришлось пройти через допросы, и если узнавали, что кто-то из партизанской семьи, то сразу же куда-то уводили. Что скрывать, было и предательство...

Меня в Полоцке забраковали из-за обмороженных ног, рук и чесотки. Кроме того, я была в болячках. А поскольку немцам все же нужна была рабочая сила, то они чесоточных заставляли лечиться. Полицаи приносили ведра с черной мазью, загоняли в отдельные блоки, заставляли раздеваться и натираться ею. За непослушание били плетками. У меня от этого осталась покалеченной левая рука. Всех забракованных отправляли в товарных вагонах на станцию Лесная Барановичской области (это 337-й концлагерь военнопленных). Там-то я и встретила свою маму.

Здесь наблюдалась все та же картина: колючая проволока, автоматчики с овчарками, прожектора, бараки. Там умер родной брат и двоюродные брат и сестра.

Освободила нас Советская Армия в июле 1944 г. Таким образом, в концлагерях на территории Белоруссии я пробыла два года — с ноября 42-го по июль 44-го. Это время стало жутким потрясением и для меня, и для моих родных.

Петухов Иван Ильич

ур. с. Милеево Хвастовичского р-на Калужской обл.

Шел 1941 год. Сдав экзамены, мы, семиклассники, пошли в школу за аттестатами. Получив аттестаты, идем домой. Видим, бегут дети младших классов и наперебой кричат: «Война началась, на нас напали немцы, мы сами слышали по радио в сельсовете».

Это безумство, думали мы, такая маленькая страна и посмела напасть на нас. Все село Милеево было настроено патриотически, а мой покойный дядя Антон Васильевич, услышав об этом, возбужденно говорил: «Мы этого Гитлера из Берлина в мешке привезем».

Время шло быстро, в Милееве появились беженцы из Минска, добирались кто на чем и рассказывали страшные истории о бомбежках дорог и стрельбе из пулеметов по беженцам. Вскоре появились слухи о том, что немцы уже в Брянске, никто не мог поверить в это, что в столь короткое время немцы добрались до Брянска. Но вот мы стали слышать отчетливо взрывы бомб и артиллерийские выстрелы, а потом пулеметные и автоматные. Бои проходили совсем близко. Это сражалась 50-я армия, находящаяся в окружении и билась насмерть с фашистскими захватчиками. Сутками шли колонны красноармейцев со стороны Хвастовичей на Белев. Раненые красноармейцы лежали на повозках, здоровые шли пешком. Взрослые недоумевали, как могло случиться, что немцы в короткое время дошли до нас? Под вечер мы заметили: в стороне Хвастовичей поднялся огромный столб дыма, это горели Хвастовичи, подожженные немцами. А когда я гнал гусей с луга домой, вижу едут два всадника на больших конях с короткими хвостами. Таких мне не приходилось видеть в жизни. Это оказались немцы. Спешившись и лопоча между собой что-то, вынули пистолеты и начали расстреливать моих гусей. Били в упор, летел пух по полю, а гуси не падали, разбегались. Но потом я заметил несколько убитых гусей. Немцы забрали 8 штук, привязали к седлам и поехали.

Дома тоже ждали меня неприятности. Покойная мать набросилась на меня с упреком: «Как ты мог позволить немцам взять столько гусей!» А что я мог противопоставить этим бандитам?

Вскоре весной угнали молодых парней и девчат в Германию. После их угона на дорожные работы стали выгонять и нас, малолеток. Ремонтировали дорогу Милеево-Хвастовичи. Старики возили на лошадях бревна с сараев, а нас заставляли засыпать бревна землей. Через некоторое время нам объявили, чтобы мы пришли утром к дому старосты. Нас переписали и сказали, чтобы мы взяли продуктов питания, одежду для отправки в Германию. Утром большая колонна в сопровождении полицаев двинулась на станцию Теребень. В Теребени нас до подхода поезда загнали в сарай и начали перекличку. Я с ребятами расположился в углу и вовремя не услышал, что выкликали меня. Какое-то время была тишина, пока я пробирался через толпу, а когда я подошел, то неожиданно получил удар по голове.

Приучали к новому порядку. Погрузили нас в телятники и повезли на Брянск. В Брянске нам дали по кирпичику эрзац-хлеба и сказали, что это на 5 дней. До Германии везли очень долго, пропуская немецкие эшелоны, загоняя нас в тупик. Четыре дня мы совершенно ничего не ели. Правда, была вода. Довезли нас до Белостока и там нам устроили баню. Мужчинам, имеющим волосяной покров, смазали эти места какой-то мазью, нас этой чести не удостоили. Баня представляла собой высокий потолок, вверху которого имелись душевые приспособления. Большими каплями шла вода и никто из нас не отважился встать под холодную воду. Была команда подойти к душу и производить помывку, так как на улице стоит новая партия. Мы продолжали стоять у стен бани, худые, кожа да кости, особенно плохо выглядели старики, ведь ели хлеб из картошки с примесью липовых листьев. Внезапно банщик схватил шланг и упругая струя ударила по голым телам несчастных.

Я почувствовал боль и страшный холод, бросился со всеми в центр бани и начал мыться. Мыла не было почти у всех. После белостокской бани часть людей осталась в Белостоке, а нас, перенесших этот душ, повезли в Германию.

В Германии выгрузили из телятников, построили в колонну несколько тысяч и стали отбирать людей немецкие бауэры. Нас, оставшихся несколько тысяч, погнали через чистенький ухоженный лес к Берлину. Наша колонна представляла собой пеструю толпу, двигавшуюся по улицам Берлина несколько часов. Большинство из нас обуты были в лапти, обмотанные веревками, кое-кто был в резиновых галошах. Несмотря на теплую погоду у большинства из нас были шапки, изредка кепки.

Я, деревенский мальчик, как и все идущие рядом со мной такие же дети, был очарован красотой золотых и серебряных реклам на стенах и окнах магазинов, театров, ателье, гостиниц, офисов. Когда надоело смотреть на эту берлинскую пестроту, то обратил внимание на то, как справа и слева, заполнив тротуары, стояли немцы и показывали на нас пальцами. Очевидно, нашли что-то в нашей колонне интересное. В то время я не придал этому большого значения, а спустя десятки лет я понял, что немцы протащили нас по многолюдным улицам Берлина для того, чтобы показать своему народу русских как низшую расу.