Андрей Стученко - Завидная наша судьба

Наперерез едет крестьянская подвода, груженная хворостом. Сейчас налечу... Но конь взлетает в воздух и легко перемахивает через высокий воз. Я еле удерживаюсь в седле от неожиданности. А конь несет дальше. Все суставы, все тело онемели от напряжения, притупляется чувствительность, наступает безразличие — самое страшное для всадника. Конь влетает на окраину Жлобина. Метрах в двухстах улица упирается в каменную церковную ограду. Обезумевший конь несется прямо на нее. Через секунду-другую он разобьется, и мне тоже конец. С трудом выхватываю из кобуры наган и дважды стреляю в голову коня. Он по инерции пробегает еще несколько метров и с размаху грохается сначала на колени, потом переворачивается через голову и ложится на бок. Я падаю в нескольких метрах от него. Долго не могу подняться. К вечеру добрался до лагеря на крестьянской телеге, привез седло и оголовье с убитого коня. О случившемся доложил командиру полка. Он признал мои действия правильными. Но месяца через два по милости корпусного прокурора мне был предъявлен гражданский иск на 600 рублей. Мои протесты, поддержанные командирами полка и дивизии, во внимание не принимаются. В очередную получку казначей полка удержал с меня часть жалованья.

Ничего не поделаешь. Терплю. Но пришло и спасение. Осенью дивизию инспектировал комкор С. К. Тимошенко. Приехал он и в наш полк проверять огневую и конную подготовку.

С. К. Тимошенко

Семен Константинович в прошлом пулеметчик и потому к нам заглянул в первую очередь. Пулеметчики постарались — действовали ловко, стреляли метко. Комкор остался доволен.

— Ну, молодец, расскажи, как добился таких результатов?

Он долго ходил со мной по стрельбищу, расспрашивая о методике обучения.

Командир полка А. Т. Сорокин, видя такое расположение ко мне комкора, решил использовать его.

— Товарищ командир корпуса, а ведь с него до сих пор вычитают за коня.

— Да, — вспомнил Семен Константинович, — что у тебя там случилось?

Я рассказал всю историю. Комкор задумался.

— Вот оно что... А ведь мне совсем не так доложили, чертовы бюрократы. Ну ладно, выручим. Александр Тихонович, — подозвал он командира полка. — Прикажи казначею вернуть Стученко все, что вычтено из его жалованья, и чтобы больше Стученко не трогали.

— Слушаюсь! Спасибо, Семен Константинович, — обрадовался Сорокин.

Ну, а я... я был на седьмом небе.

Как мне стало известно, С. К. Тимошенко, приехав в Минск, предложил прокурору пересмотреть мое дело и через суд аннулировать иск. Тот никак с этим не хотел согласиться: «Раз убил коня, пусть платит!» Семен Константинович махнул рукой: «Ну и чорт с вами! Раз вы такие буквоеды, я прикажу, чтобы эти деньги вычитали с меня. Тем более, что я уже дал указание жалованья Стученко не трогать».

Надо полагать, что дело все-таки пересмотрели, и никому ничего платить не пришлось. Я же на всю жизнь остался благодарен этому душевному человеку.

Правда, как-то, спустя много лет после войны, когда мы оба наблюдали за учебной переправой танков через Днепр, Тимошенко в шутку заметил, что на его заботу я все же ответил черной неблагодарностью. В его шутке была доля правды. Так уж получилось однажды на маневрах.

В тот 1928 год лето и осень выдались прохладными и дождливыми. Почти не приходилось снимать тяжелые от влаги шинели. Оттого походы казались еще более трудными, чем обычно.

Помню, мы шли однажды день и ночь. К рассвету наша дивизия остановилась на отдых. Часть полков укрылась в перелеске, а остальные, в том числе и наш 34-й кавполк, расположились прямо на открытом месте. Бойцы разожгли костры, чтобы обогреться и просушиться. Неожиданно появился Нарком обороны К. Е. Ворошилов в сопровождении журналиста Михаила Кольцова. Осмотрев наше расположение и заслушав командира 6-й дивизии Александра Максимовича Тарновского-Терлецкого, Ворошилов сделал несколько едких замечаний по поводу нашей беспечности, отругал за отсутствие боевого охранения дивизии. Затем, сев в машину, уехал в сторону леса, видневшегося в двух — трех километрах. А через полчаса из этого леса на полном карьере выскочили двумя группами не менее тридцати пулеметных тачанок. Приблизившись к нам, они развернулись и открыли шквальный огонь. В промежутке между группами тачанок, вздымая пыль, летели конники бригады П. П. Собейникова, действовавшей на стороне «противника». Сверкая клинками в лучах только что взошедшего солнца, бригада с мощным криком «ура» ворвалась в наше расположение.

А. М. Тарновский-Терлецкий

Эффект этой внезапной атаки был потрясающим. Мы не смогли организовать сопротивление, хотя наш комдив Тарновский-Терлецкий, метавшийся на своей рыжей кобыле, предпринимал для этого отчаянные попытки. Его состояние нетрудно было понять. Несмотря на молодость (Александру Максимовичу тогда не было тридцати), наш отважный комдив имел за плечами солидный боевой опыт и был уже награжден орденом Красного Знамени за борьбу с басмачами.

Вслед за конниками Собейникова приехал улыбающийся, довольный К. Е. Ворошилов.

Нечего и говорить о том, как тяжело переживали мы свое поражение. Но через несколько дней мы отчасти расквитались с «противником».

На одном из этапов маневров у командования нашей стороны возникла необходимость провести глубокую разведку. Вечером меня вызвали в штаб дивизии и дали необычную для пулеметчика задачу: во главе конного разъезда в составе тридцати сабель с двумя легкими пулеметами проникнуть в расположение «противника» и уточнить, где сосредоточивается его конница.

— С рассветом мы должны иметь хотя бы первичные данные, — предупредил начальник штаба дивизии Немиров. — Помните: от успеха ваших действий зависит очень многое.

В состав разъезда вошли люди из 3-го эскадрона и взвод полковой школы — ребята толковые, ловкие. В 23.00 мы выступили в путь, а к рассвету уже разведали всю группировку конницы «противника». Со связным отправил данные своему комдиву. Затем я решил взять в плен штаб конной группы. Одна часть разъезда окружила штаб, а другая направилась к домику, где располагался командующий войсками противной стороны С. К. Тимошенко. Бесшумно сняли часового, стоявшего на крыльце. Затем я постучал в дверь. На стук вышел адъютант. Увидев нас, сначала растерялся, а потом, узнав меня, осмелел и давай честить меня на чем свет стоит. На шум вышел в одном белье Семен Константинович.

— Что тут такое? — спросил он. — Чего это вы разбушевались?