Андрей Стученко - Завидная наша судьба

— Ленин... Ленин умер...

— Как умер? Кто тебе сказал такое? — посыпались возгласы.

Все ринулись в казармы.

Через час в клубе школы мы слушали горькую весть, в которую никак не могли поверить, против которой восставало все наше существо.

Ленина нет с нами... Умер Ленин... Как же, как мы будем без него?

Ком подкатывал к горлу.

Из клуба возвращались в горьком безмолвии.

Что же теперь будет? Кто поведет страну, народ к коммунизму? А враги? Радуются, что мы осиротели. Думают, взять нас будет легче без нашего Ленина. Но нет! Ошибаются, гады, нас не возьмешь! Поднимемся как один, народ весь встанет...

Такие мысли, только что высказанные в клубе, не выходили из головы. От них становилось жарко, что-то хотелось сейчас сделать такое, чтобы весь мир увидел, на что мы способны, даже потеряв Ленина.

Ленина нет, нет его... Эта мысль вновь острой иглой впивалась в сердце, в мозг...

На другой день мы, как и все население города, вышли на траурную демонстрацию. На пять минут замерла жизнь, только заводские и паровозные гудки рвали сердце на части. Сильный мороз как бы обострял и усиливал горе каждого из нас. Вся страна скорбела, провожая своего вождя в последний путь.

Необычно серьезно и старательно мы принялись за свои дела. Каждый считал, что теперь он должен работать за двоих, за троих, работать так, чтобы заслужить право называть себя ленинцем. Повысилась дисциплина. Курсанты стали еще прилежнее учиться.

В эти скорбные дни в партячейки потоком стали поступать заявления с просьбой принять в партию. В несколько раз выросла и партийная организация нашей школы.

Побывал у нас Григорий Иванович Котовский. Вместе с нами учились несколько бойцов из его корпуса. Котовский внимательно следил за их успехами. Среди котовцев, как мы называли этих товарищей, выделялся Альфред Тукс, за боевые заслуги награжденный двумя орденами Красного Знамени. Курсант выпускного класса, он отличался большой усидчивостью и добросовестностью в учебе и пользовался в школе всеобщим уважением. Но как-то получилось, что у него возник конфликт с нашим Карповым. Будучи человеком горячим, Тукс повел себя непозволительно. Это справедливо было расценено как серьезное нарушение дисциплины, и Тукса, отчислив из школы, отправили в корпус.

Через неделю он вернулся. Привез его сам Котовский. В кабинете начальника школы разыгралась бурная сцена.

— Ппп-о-о-чему, кто смел о-отчислить Тукса и за что? — гремел, чуть заикаясь, Котовский. Голос его раскатывался громом. В кабинете послышался треск. Это Григорий Иванович в пылу гнева опустил свой могучий кулак на стол. Кулак выдержал, а стол пришлось отправлять в ремонт.

Потом Котовский обошел классы, спальни, столовую, побывал на манеже. Словом, всю школу осмотрел. Гнев его остыл. Комкор тепло разговаривал с курсантами, расспрашивал их об учебе. Уехал он умиротворенным, оставив Тукса заканчивать школу [10] Альфред Тукс стал краскомом. Как лучшего выпускника его оставили при школе командиром взвода. Это был очень требовательный и грамотный командир, хороший методист, замечательный товарищ. Умер он совсем молодым в 1934 году от простуды. — Прим. авт. .

Нечего и говорить, как переживали мы все, и особенно котовцы, когда пришла весть о предательском убийстве Г. И. Котовского. Большая делегация курсантов поехала отдать последние почести легендарному борцу революции, славному полководцу красной конницы...

Три года пролетели почти незаметно. Последнее учебное лето закончилось большим походом в Черкассы. Никогда нам не приходилось еще испытывать таких трудностей. Но переносили мы их сравнительно легко: ведь это был последний учебный поход.

В октябре состоялся выпуск. Начальник школы объявил о присвоении нам звания командиров красной конницы. Прощай, школа! Мы вступаем в большую жизнь.

В октябре 1926 года я был уже в городе Рогачеве в Белоруссии, где стоял 34-й Ростовский кавалерийский полк 2-й бригады 6-й Чонгарской кавдивизии. Что меня ждет впереди, как сложится моя служба в одном из славнейших полков 1-й Конной армии?

С трепетом жду, что скажет командир полка Александр Тихонович Сорокин. Он внимательно просматривает мое личное дело.

— Так вы пулеметчик! Очень хорошо.

— Мне бы хотелось в сабельный эскадрон.

— О нет! Придется вам послужить в пулеметном эскадроне. Командира сабельного взвода мы легко найдем, а пулеметного — трудновато. Вот так-то. Желаю успеха.

Удрученный, шел я по полутемному коридору штаба. Дернул меня черт стать в свое время пулеметчиком!

— Ну, что приуныл? — окликнул меня делопроизводитель штаба полка Михаил Иванович Самохин, богатырь с пышной светлой шевелюрой и всегда смеющимися глазами (этот донской казак впоследствии стал генерал-полковником авиации, Героем Советского Союза). — Пойдем ко мне.

Выслушал он меня. Постарался утешить. Спросил:

— Жилье себе нашел?

— Об этом я еще не думал.

— Ну тогда вали ко мне. Вместе нам веселее будет.

Мой командир эскадрона, Николай Петрович Пономарев, старый конармеец, в прошлом уральский рабочий, кузнец. Человек замечательный, настоящий коммунист. Пулемет он знал в совершенстве. Но был малограмотен да и как организатор не всегда оказывался на высоте.

Спустя неделю после моего назначения в эскадрон нас подняли по боевой тревоге. Сбор проходил бестолково. Шум, бесцельная суета царили в эскадроне.

— Давай строиться! Почему опаздываешь, где взвод? — накинулся на меня Пономарев. А сам мечется по плацу на коне, кричит, ахает, за голову хватается.

Таким я его еще не видел. Ведь раньше он производил впечатление спокойного и несколько замкнутого человека. А тут чуть ли не истерика.

Наконец построились. На правом фланге 33-й Северодонецкий кавполк, на левом — наш, 34-й кавполк. Исполняющий обязанности командира 33-го полка Борис Николаевич Акатов выезжает на середину и становится перед фронтом для встречи командира бригады.

— Равняйсь! Шашки вон, пики в руку! Слуша-а-й! — подает команду Акатов и галопом мчится для отдачи рапорта навстречу всаднику в бурке.

— Товарищ командир бригады! Вторая кавалерийская... — и вдруг Акатов обрывает свой доклад, разражается руганью на весь плац.

Он, оказывается, принял за командира бригады взводного пулеметного эскадрона 33-го кавполка Павла Рябченко. Запоздавший Рябченко под еле сдерживаемый смех бригады смущенно занимает свое место в строю.

Крепко запомнилась мне эта тревога.

А вообще урок для себя мы извлекли. Стали усиленно тренироваться, и уже через месяц наш взвод собирался по тревоге быстрее всех. В этом была большая заслуга и моего помощника Арсеньева. Остальные взводы старались не отставать от нас. Пономарев был очень доволен и уже не нервничал, как раньше.