Андрей Стученко - Завидная наша судьба

— Витольд, стоять!

Д. А. Шмидт

А сам двинулся через манеж к товарищу. Только разговорились, слышу шум в предманежнике. Оказывается, чей-то конь обидел моего Витольда и тот пустил в ход копыта.

— Стученко! — сердито крикнул Карпов. — Ты что же бросил коня? Приведи его в порядок!

— Витольд! — пытаюсь я издали урезонить своего друга.

А конь решил, что я его зову. Переломив легкую перекладину, преграждавшую вход в манеж, Витольд рысью подлетел ко мне, вскочил на эстраду. Под его тяжестью задрожал дощатый настил, трубы музыкантов попадали со скамеек. Рассердившись, ударяю коня ладонью по морде. Витольд не привык к такому обращению. Он становится на дыбы, давя копытами музыкальные инструменты...

Впервые не понял меня мой верный товарищ. И хотя порядком влетело мне в тот раз от командира эскадрона, я не мог сердиться на Витольда: ведь все это он натворил от избытка преданности своему хозяину.

В начале 1924 года был арестован начальник школы Соседов, бывший полковник царской армии. Толком никто не знал — за что. Ходили слухи, будто за связь с бандами, будто брат его жены, тоже бывший царский офицер, даже возглавлял одну из банд. Нам трудно было в это поверить. Соседов тепло относился к нам, был прост и искренен, и мы его уважали. Позже Соседова реабилитировали и назначили командовать бригадой в Средней Азии.

Вместо Соседова начальником школы пришел к нам Д. А. Шмидт — один из героев гражданской войны, командир дивизии Червонного казачьего корпуса, награжденный двумя орденами Красного Знамени и серебряной шашкой.

Жизнь в городе все еще была тяжела. Продуктов питания и одежды не хватало. Но карточки уже отменили. Прошла денежная реформа. Коробка спичек теперь стоила уже не пять миллионов рублей, а только три копейки.

Последствия войны давали себя знать на каждом шагу. Разруха, экономические трудности, неустроенность быта, тысячи бесприютных сирот. Беспризорность становилась бедствием. Бездомные дети легко попадали под влияние уголовников, которые использовали их в своих грязных преступных целях. Возникали шайки во главе с разными яшками, цыганами, жиганами — отъявленными преступниками. Они терроризировали население, создавали угрозу обществу, и борьбу с ними приходилось вести не только милиции, но и воинским частям.

Так тогда было и в Елисаветграде. С наступлением темноты горожане избегали ходить по глухим и неосвещенным улицам: в любой момент на тебя могли напасть, ограбить, а то и убить. Дурной славой пользовался и привокзальный район. Чтобы поддержать здесь порядок, наша школа выделяла специальные патрули. Обычно они были парными. Не раз и мне доводилось участвовать в таком патрулировании. Как-то мы договорились с напарником ходить не вместе, а порознь, одновременно начиная движение с противоположных концов Вокзальной улицы, друг другу навстречу, чтобы улица большее время находилась под нашим контролем. Условились, что в случае чего будем стрелять вверх или по свистку спешить друг другу на выручку.

Около полуночи, разминувшись с напарником, я продолжал идти вверх по Вокзальной. Вдруг впереди мелькнула тень и скрылась в развалинах. Взяв наизготовку винтовку и придерживая шашку левым локтем, я осторожно вошел в подъезд разбитого дома. Темень непроглядная, под ногами обломки кирпича. Стою, прислушиваюсь. Какой-то шорох слева. Резко поворачиваюсь и в тот же момент от удара в спину валюсь как подкошенный. Ни стрелять, ни кричать не могу — меня накрыли какими-то вонючими лохмотьями и придавили тяжестью нескольких тел. Потом понесли. Через несколько минут усадили, голову освободили от тряпья. Я увидел, что сижу на полу в каком-то помещении, освещенном маленькой керосиновой лампочкой с разбитым закопченным стеклом, стоящей на бочке. Вокруг бочки валяются игральные карты, объедки и бутылки. Десятка полтора подростков беззастенчиво рассматривают меня. Один из них держит в руках мою винтовку. В углу можно было разглядеть двух взрослых, которые издали наблюдают за всем происходящим, но ко мне не приближаются.

— Гляди! Да он пацан! — воскликнул один из беспризорников.

Кольцо сомкнулось теснее — все хотели поближе рассмотреть меня. Что делать? Выхватить шашку и прорваться к выходу? Но куда, где этот выход? Да и не успею — камнями сразу же убьют... Вглядываюсь в чумазые лица. Злобы на них не видно. Одно только откровенное любопытство. Паренек в рваной, непомерно большой для него солдатской шинели вдруг потянулся ко мне рукой. Я откинулся. Парень испуганно отдернул руку. Смущенно улыбнулся:

— Да я ничего. Только пощупать хотел.

Он потрогал петлицы на моей шинели, кавалерийскую эмблему — подкову с головой лошади внутри, скрещенными шашками и надписью «5 ЕКШ».

— Ну, что смотришь? Нравится? — спрашиваю. — Эта эмблема означает, что я служу в красной коннице и учусь в кавалерийской школе. Вот вы говорите, что я пацан, а я повоевать успел... А вообще-то мне разговаривать с вами некогда. Ведь я на службе нахожусь, каждую минуту могут заметить, что я пропал, станут искать — обнаружат здесь. Сами понимаете, чем это грозит. Давайте мою винтовку и проводите к выходу.

Среди беспризорников возникло замешательство. Два парня, отделившись, от остальных, подошли к взрослым, видимо, за советом. В углу послышалась перебранка. В спор включились еще несколько подростков. Наконец мне вернули винтовку и объявили, что я свободен. Только об их подвале молчок, иначе — труба. Через несколько минут я был на улице. Меня уже начали искать.

— Где тебя черти носили? — напустился курсант Александров. — Дежурный взвод уже подняли на поиски.

Я рассказал дежурному по школе, что произошло. Утром обшарили развалины. Там было пусто.

Больше мы в одиночку улицы не патрулировали.

Январь 1924 года на Украине выдался холодным. В коннице сильные морозы всегда переживаются очень тяжело. Труднее уход за лошадью. Мерзнут ноги при езде верхом, лоза при рубке не срезается, а ломается. Глиняная голова, затвердевшая на морозе, отбивает клинок, точно бетонная. Неопытный всадник при этом может и шашку выронить.

В такой вот холодный день, закончив вечернюю чистку лошадей, мы спешили в казарму отогреться. И видим: у входа стоит дежурный по эскадрону курсант Гиже, бывший червонный казак, провоевавший всю гражданскую войну. Несмотря на мороз, он без шинели. Прислонился головой к косяку двери, закрыл лицо руками. Бросаемся к нему:

— Гиже! Что с тобой?

Курсант поворачивает к нам свое залитое слезами лицо. С трудом выговаривает: