Андрей Стученко - Завидная наша судьба

Первые же часы боя принесли успех, чем мы немало были обязаны молодежи, на которую совсем еще недавно поглядывали с недоверием. Молодые солдаты, ловкие, юркие, неутомимые, не обращая внимания на огонь, всюду, через все щели боевого порядка противника проникали в глубь его обороны и своим неожиданным появлением вызывали панику среди гитлеровцев. Сразу же было захвачено несколько зенитных батарей. Прислуга одной батареи, неожиданно увидев подошедших с тыла русских солдат, разбежалась без единого выстрела.

Оперативная группа штаба дивизии двигалась в центре боевых порядков наступавших полков. Настроение у нас было приподнятое.

— Мне генерала надо! Где он? — Слышу мальчишеский голос. Оборачиваюсь и не могу удержаться от смеха. Прямо на нас шел длинный как каланча, худой немец с поднятыми вверх руками, а сзади него шагал юнец из нового пополнения, низенький, щупленький, совсем мальчишка.

— Ну давай сюда! Я здесь, — отзываюсь я. — Что, сам взял или только конвоируешь?

Юнец отдал честь и бодро доложил:

— Товарищ генерал! Привел к вам фрица. Сам взял, а не конвоирую, — уже обиженно, по-детски надув губы, закончил он.

— Как зовут тебя?

— Иванов Сергей, гвардии рядовой девяносто третьего гвардейского полка.

— Так ты не обижайся на меня, Сережа, я пошутил. Я ведь сразу догадался, что именно ты его взял в плен. Ну, докладывай, как было дело?

— Да так, наступаем, вижу слева куст, дай, думаю, посмотрю, нет ли там кого. Обошел куст сзади и тихонько подползаю к нему... А он, этот фриц, замаскировался листьями и целится в наших из автомата. Ну, я его ударил прикладом по рукам и крикнул: «Хенде хох!» Он поднял руки.

— Молодец, Сережа! Мы обязательно напишем твоим родителям и в школу, где ты учился, какой ты герой. А чтобы было убедительнее, мы тебя с пленным фрицем снимем. Гриценко! — кричу адъютанту. — Ну-ка сними их вместе.

Наступление благодаря задору молодых гвардейцев-комсомольцев было настолько стремительным, что уже к исходу дня 28 августа наша дивизия оторвалась от остальных войск армии и вместе со 119-м танковым полком вырвалась далеко вперед. Неплохо поддерживал нас своими действиями Тацинскмй танковый корпус. Правда, иногда от снарядов танковых пушек тацинцев доставалось нашим подразделениям. Пришлось повести весьма неприятный разговор с танкистами. Приняли меры к улучшению взаимодействия между танкистами и пехотой, хотя стремительность наступления вскоре вновь нарушила это взаимодействие: боевой порядок наступавших распался на отдельные группы, занимавшие большой фронт и большую глубину.

30 августа полки, уничтожив фашистские войска на западном берегу Угры, прорвались к Ельне с трех сторон: с севера, востока и юга. Завязались уличные бои. Прорыв был настолько внезапным, что гитлеровцы не сумели использовать железобетонные колпаки, установленные на перекрестках. К 20 часам Ельня была в наших руках.

Не ожидали немцы такого стремительного удара советских войск. Когда наши гвардейцы ворвались в город, в кафе и в ресторанах еще сидели немецкие офицеры со своими дамами. На одной из улиц был схвачен бургомистр. Мы взяли около двухсот разных складов, в которых оказались, в частности, оптические приборы — цейсовские стереотрубы, бинокли, кстати сказать, весьма неплохие по качеству. Они нам очень пригодились в будущем.

Ночь прошла относительно спокойно. Мы готовились к отражению контратак противника, начало которых ожидали с рассвета. Этим занимались штаб и политотдел дивизии, все командиры полков и приданных частей.

Сразу же мы столкнулись с трудностями. Оперативно подчиненные мне части не захотели подчиняться и действовали по-своему, не считаясь с обстановкой. Мы нервничали, пытались всякими способами навести порядок, создать единую систему огня, расположить части по единому плану. Ничего не получалось. На мои настойчивые просьбы назначить начальника гарнизона города (ведь кроме меня здесь был и генерал Бурдейный — командир корпуса) штаб армии не отвечал.

Объяснялось это тем, что штаб армии все никак не мог поверить, что Ельня действительно освобождена и что мой командный пункт находится в самом городе. И только убедившись в этом, штаб развернул свою распорядительную деятельность; меня назначили начальником гарнизона.

К тому времени враг уже подтянул силы. С рассветом до двух полков пехоты противника, поддержанных танками, ринулись к городу. Одновременно налетели бомбардировщики. Их было сорок девять. Сброшенные ими бомбы причинили нам немало вреда.

Проезжая по городу, я увидел результаты этого удара вражеских самолетов. Значительная часть лошадей из орудийных упряжек полковой артиллерии вышла из строя. Тяжелое впечатление произвела санитарная рота одного из полков. Она расположилась в каком-то саду под деревьями. Взрывы бомб разбросали все ее имущество — носилки, лодочки-волокуши, в которые были впряжены специально обученные собаки. Многих собак ранило, и они жалобно скулили. Было очень жаль этих животных, которые и здесь, на войне, остались верными друзьями человека. Немало раненых вытащили они с поля боя.

Через пятнадцать минут появилась новая группа немецких бомбардировщиков, и в ней опять было сорок девять самолетов. И так до конца дня: каждые пятнадцать минут появлялись сорок девять бомбардировщиков Ю-87 и Хе-113, сбрасывали бомбы на город, на войска, на подтягивавшиеся к городу войсковые тылы.

Вражеская пехота за день предприняла две контратаки. Общими усилиями мы их отбили. Помогли подошедшие 22-я гвардейская дивизия 19-го гвардейского корпуса, 63-я стрелковая дивизия 21-й армии, танкисты 119-го тяжелого танкового полка и Тацинского корпуса. Противник, понеся большие потери, отошел в леса.

1 сентября в Ельне и ее окрестностях было спокойно. Войска 10-й гвардейской и 21-й армий, обтекая город, продвигались на запад, чем уже исключались всякие попытки противника изменить положение. Прекратились даже воздушные налеты.

Наша дивизия выведена в резерв армии. Расположившись в самом городе, знакомимся с его жителями. Их очень мало. Все трудоспособное население фашисты угнали на каторгу в Германию. Немало людей погибло: гитлеровцы расстреливали при малейшем подозрении в сочувствии к партизанам, Жители со слезами на глазах рассказывали гвардейцам о пережитом ужасе.

— Что же они, проклятые, изверги, наделали! — рыдает молодая работница Анна Терехова. — Отца моего расстреляли, двух сестер угнали в Германию.

Мы узнали о страшной трагедии, постигшей семью учителя подпольщика Луки Меркурьевича Капитанова. Самого учителя фашисты застрелили на глазах у детей, дом подожгли, а жену повесили на площади и долго не разрешали снять и похоронить ее труп.