Андрей Стученко - Завидная наша судьба

Перед нашей дивизией оказались части 132-й немецкой дивизии.

Наступление в первые дни развивалось успешно. Взяли пленных и трофеи. Но 16 января фашисты подтянули свежие части. Пришлось нам перейти к обороне. Отбивали по две-три контратаки в день, но не отошли ни на шаг. Выстояли.

Выстоять было тяжело. Особенно мы страдали от артиллерийского огня противника. В ночь на 19 января, окончательно выбившись из сил, я решил часок отдохнуть. Саперы вырыли крохотную землянку, предварительно взрыхлив мерзлую землю взрывом. На топчан из еловых веток положили плащ-палатку и поставили печку.

— Идите поспите, товарищ генерал! Сейчас утих немец, — говорит мне Гриценко.

Осмотрел я землянку. Ого, пять накатов! Да тут и крупный калибр не возьмет... Прилег. Но уснуть не смог: спертый сырой воздух, невыносимо пахнет глиной.

— К черту! Ложитесь здесь кто хотите, а я пойду в машину, она ведь в котловане?

— Товарищ генерал! — взмолился Гриценко. — Да разве можно спать в машине? Первым же налетом может вас немец накрыть...

— Авось не накроет.

Среди ночи меня поднял на ноги страшный грохот. Едкий запах сгоревшей взрывчатки ударил в нос. О... этот запах! Его никогда не забудешь!

— Товарищ генерал! Гриценко сильно ранен, — сбиваясь от волнения, докладывает ординарец Ефим Лисковец.

— Он же был в блиндаже?

— Так точно, в блиндаже...

Оказалось, что осколок снаряда, разорвавшегося над моей машиной, влетел в землянку, пробив дверь. Гриценко тяжело ранило, пришлось ему два месяца пролежать в госпитале.

Вот так бывает на войне...

За неудачу наступления кое-кому пришлось без причины пострадать, в частности командиру 30-й гвардейской Андрею Даниловичу Кулешову. Вместо А. В. Сухомлинова пришел новый командарм — генерал-лейтенант М. И. Казаков.

Новый командующий прошел большую и всестороннюю военную школу. Спокойный, рассудительный, хорошо подготовленный в оперативном отношении, уже поработавший в должности начальника штаба фронта на войне, он произвел на нас исключительно хорошее впечатление.

Армия продолжала вести тяжелые бои в лесах западнее Новосокольников.

В конце марта нас обрадовало известие о том, что войска И. С. Конева взяли Черновицы и ведут теперь боевые действия уже в Румынии.

Обрадовал нас и приказ о перегруппировке нашей армии под Новоржев. Уж очень хотелось нам уйти из лесов и болот, которые связывали маневр, обрекали нас на очень медленное, тяжелое продвижение.

Но и под Новоржевом вырваться на простор не удалось. Весенняя распутица сорвала наши планы. Все тонуло в грязи. Артиллерия не могла даже сменить своих огневых позиций. Стрелять было нечем. Пришлось целые полки превращать в носильщиков. Каждый солдат брал один или два снаряда или мины — в зависимости от калибра — и нес десятки километров в руках, на плечах или в вещевом мешке. Так доставлялись боеприпасы, продовольствие, корм для лошадей и даже горючее для машин. Передвигаться в тех условиях можно было или пешком, или в танке. Даже лошади увязали в грязи.

К 22 апреля была совершена новая перегруппировка с целью овладения Пушкинскими горами. Пехота вышла, а артиллерия и обозы остались на старом месте: им не дала сдвинуться непролазная грязь. Минометы и мины бойцы несли на руках.

Никакого наступления в таких условиях не получилось, и пришлось перейти к обороне. В это время произошла смена командования фронта.

Командующим 2-м Прибалтийским фронтом был назначен генерал армии Андрей Иванович Еременко, членом Военного совета — генерал-лейтенант Владимир Николаевич Богаткин, начальником штаба остался генерал-лейтенант Леонид Михайлович Сандалов.

23 апреля провели разведку боем, и очень удачно: захватили двенадцать солдат и унтер-офицеров 93-й и 19-й пехотных дивизий (попали на стык).

В разведку ходила прибывшая к нам рота штрафников. Действовали они смело, но безрассудно и неосмотрительно. Из-за этого потеряли убитыми и ранеными человек тридцать. Это опечалило нас всех. А тут еще набедокурил начальник дивизионной школы капитан Иван Третьяк, всеобщий любимец. Любили мы его за безумную храбрость, за то, что охотно шел на любое задание, каким бы оно ни было трудным. Казалось, скажи ему: «Третьяк! Приволоки Гитлера!» — он, наверное, ответил бы: «Слушаюсь!» — и пошел бы его добывать. Таким он был и в бою. Дивизионная школа бросалась в бой лишь в критических случаях, в качестве резерва. Третьяка это не удовлетворяло. Он бесконечно приставал ко мне с просьбой отпустить его командовать батальоном. Я его не отпускал, боялся, что он со своим горячим характером сразу голову сложит.

И вот он навлек неприятность и на себя и на меня.

Активных наступательных действий мы в то время не вели. Третьяк совсем заскучал и как-то под вечер, взяв с собой двух бойцов, пошел на озеро, расположенное в двух километрах от дивизионной школы, наловить рыбы на ужин. На берегу оказалась лодка и в ней даже сеть. Обрадовались рыбаки. Сели в лодку. Только отъехали от берега, как их нагнали на двух лодках люди комендантской роты охраны нашего же, 15-го корпуса. Завязалась перебранка. Третьяк не хотел отдавать сеть и лодку. Владельцы не стали долго разговаривать, просто перевернули лодку и отняли сеть.

И. М. Третьяк

Третьяк и его помощники оказались в воде. Рассерженные, они доплыли до берега, побежали в школу, вернулись с подмогой и прочесали местность по всем правилам военного искусства. Обидчикам из комендантского взвода крепко досталось. Пережил неприятные минуты и командир корпуса генерал-лейтенант Хоруженко: он думал, что на КП напали немцы. Добряк комкор настолько разгневался, что потребовал отдать Третьяка под суд военного трибунала. Рассердился и командарм. Попало и мне по первое число за попытку защитить Третьяка. Но кое-как я уладил дело. Ограничились тем, что сняли его с дивизионной школы и назначили командиром батальона. Третьяк, узнав о таком решении, был очень рад, улыбался во все лицо. Обозлился я ужасно.

— Ты чему радуешься, чертов сын?.. Тому, что чуть под суд не угодил и меня подвел? Так, что ли?

Он извинился и мигом исчез. Злость моя скоро прошла. Да и вообще нельзя было долго сердиться на этого двадцатилетнего капитана.

Сейчас, встречаясь с Героем Советского Союза генерал-полковником командующим войсками Белорусского округа Иваном Моисеевичем Третьяком, с трудом веришь, что это и есть тот самый Ваня Третьяк — бедокур и сорвиголова.

Весь июнь войска 2-го Прибалтийского фронта усиленно пополнялись людьми и боевой техникой. Получали мы и средства усиления: артиллерийские дивизии, бригады, полки, танковые и авиационные части.