Наталья Шмелькова - Последние дни Венедикта Ерофеева

«Ну и Веничка, – думаю. – Как же он мог не вернуть такую книгу, да еще с автографом, ее владельцам!»

____________

Гуляя с Ерофеевым по Москве, случайно забрели к моей давнишней знакомой – интересной художнице и замечательной рассказчице Татьяне Киселевой. А у нее, оказывается, сегодня день рождения!

За столом – приятная компания. Из знакомых мне – журналистка Наташа Бабасян, искусствовед Таня Метакса – родственница известного коллекционера авангардной живописи Георгия Костаки, Леша Панин – сын замечательного композитора и гитариста-виртуоза Петра Панина и сам музыкант. Они все знают «Петушки» и наше появление встретили «на ура».

Веничка быстро освоился в неизвестном ему обществе. Первый тост, конечно, предложили за него. А второй, неожиданно для всех присутствующих, он предложил за удачное приземление на московской земле Беллы Ахмадулиной. Она сегодня со своим мужем, художником Борисом Мессерером, возвращается из США.

Ерофеев с увлечением рассказал нам, как 13 февраля он провожал их в Соединенные Штаты. Самое сильное впечатление на грандиозном сборище на даче Ахмадулиной в Переделкине на него произвели коньяки, расставленные по задумке Беллы журавлиным клином, – острие клина было направлено ему прямо в грудь!!!

Уже поздно. Идет оживленная беседа. Расходиться никому не хочется, а магазины, конечно, уже давно закрыты.

Первым вызвался раздобыть что-то Леша Панин. Веничка сомневается: «Ведь уже так поздно!»

Леша (чуть ли не патетически): «Как?! И я для своего кумира чего-то не достану?» Мгновенно исчезает. Через несколько минут торжественно возвращается с ожидаемой ношей. Вечер продолжается…

Веничка чуть ли не несколько дней с удовольствием все вспоминал Лешины слова: «И я для своего кумира…?»

____________

Белла Ахмадулина и Борис Мессерер, вернувшись из США, приглашают Веничку в гости, сообщив, что привезли ему «вагон подарков». Галя в сильной простуде, и Веничка уговаривает меня пойти с ним.

Дверь мастерской, что на улице Воровского, открыл нам несколько смущенный Мессерер: «Белла спит», – сказал он. В мастерской идет что-то вроде ремонта. Приятного вида молодой человек поправляет проводку, чинит выключатели и т. д., и т. д. Мессерер, как руководитель происходящего, в мелкой суете. Беседа не вяжется, и я уже рада, что составила Ерофееву компанию, развлекая его какими-то пустяшными разговорами. Где-то через час Мессерер отправляется на Арбат и возвращается оттуда с двумя бутылками коньяка. Раздается легкий стук каблучков, и появляется Белла – как всегда в черном, таинственная и печальная. Обняла Веничку. Нежно поцеловала. Протянула мне руку. Он представил меня ей как свою крестную. Садимся за стол. Белла волшебным голосом читает с листа два последние свои стихотворения. Преподносит в подарок Веничке изящный японский магнитофон.

Напомнила ей, как в 84-м году я сопровождала ее на машине в Дубну, в Дом ученых, где моя подруга Галина Анискина устраивала ей персональный вечер, прошедший, конечно, с большим успехом. «Очень приятная женщина», – отозвалась Ахмадулина. Вспомнила и о моем пребывании на ее вечере. Она мне тогда сказала: «Умеете слушать. Я это чувствовала со сцены» – и подписала пригласительный билет: «Наташа! Спасибо, что мы совпали в дне и жизни. Ваша Белла. 30.10.84».

Уже поздно. Коньяк на глазах исчезает. «Почему так мало купил?» – с легким укором спрашивает Ахмадулина Мессерера. Берем такси и едем в ресторан (в Дом кино?). На всякий случай Белла оставляет на двери записку Гале, где мы находимся.

Зал заполнен. Мест нет. Никого уже не пускают. Мессерер говорит метрдотелю о Ерофееве, как о лучшем писателе России. Сразу освобождается столик. Две бутылки сухого вина. Легкая закуска. Белла рядом с Веничкой. Нежно гладит его по руке: «Самый высокий… Самый, самый…» Периодически кто-то подходит к нашему столику и их фотографирует.

На улице, при выходе из ресторана, Веничка идет с Мессерером, а мы с Беллой – чуть поодаль. Разговорились. Осторожно спросила меня про Галю: «Что она из себя представляет?»

Попросила Беллу поскорее, если это только возможно, посодействовать поездке Венички с письмом в Париж для лечения.

– Да, да, конечно, – сказала она, – но вы не представляете, как это все трудно сделать.

Мессерер остановил машину. Очень деликатно, незаметно вложил мне в руку деньги, чтобы довезли Ерофеева до дома. Тепло попрощались.

____________

У Веничкиных друзей филологов Люси и Марка «Булгачат» – день рождения их крохотного сына, и Ерофеев просто умоляет пойти меня вместе с ним. А мне как-то не по себе: непривычная обстановка, незнакомые люди…

– А почему их называют «Булгачатами»? – спрашиваю его.

Веничка ответил, что Люся Евдокимова – жена Марка Гринберга – приходится внучатой племянницей Михаилу Булгакову. Поэтому так и называют.

– Теперь я, кажется, понимаю, – говорю ему, – что пьесы Булгакова, которые ты несколько лет назад оставил у Луговской, скорее всего принадлежат им.

Обещаю Ерофееву, что заберу книгу у Майи Л. при условии, что он тут же вернет ее Люсе и Марку.

Все приглашенные встречаются в метро на перроне. Первым вижу Бориса Сорокина [9] Старинный друг Ерофеева со времен Владимира. Филолог. Упоминается в «М – П». с изящным букетом желтых нарциссов. Вслед за ним с двумя персональными бутылками сухого вина в синей холщовой хозяйственной сумке появляется Ерофеев. Сообщает, что вот-вот должны еще появиться Ольга Седакова с Валерой Котовым. Ждем 15–20 минут и, по настоянию Венички, покидаем перрон, несмотря на отчаянное сопротивление Сорокина.

Уже сидя за накрытым столом, Марк, узнав, что мы не дождались Ольгу с Валерой, бросился встречать их к метро.

Вскоре они все появились. Чуть смущенный хозяин дома, бледная, как мне показалось, расстроенная Ольга и, как всегда, улыбающийся Валера, который в честь Венички тут же произнес восторженный тост. В целом все прекрасно: умные, милые, добрые хозяева, интересные разговоры и т. д., и т. д.

Возвращались вчетвером на такси: Ольга с Валерой и я с Веничкой на Флотскую. По дороге Валера даже приостановил машину, чтобы забежать домой и принести нам с Веней на дорогу пачку «Примы».

____________

Невозможно забыть, как ироничен и остроумен был Ерофеев. Он любил шутку, веселую историю, удачный каламбур. Даже самая короткая беседа с ним была всегда праздником. Юмор не покидал его в самых тяжелых ситуациях.

Как многие талантливые люди, он не утратил детской непосредственности. Сегодня, например, рассказывает о своем посещении цирка в 1981 году, куда он пошел со своей знакомой и ее дочкой. Вспомнил, как маленький дрессированный медвежонок все время падал со стула. Рассказывая, сотрясаясь от смеха, никак не мог дойти до финала. Из глаз его катились слезы. Зимой в Абрамцеве (опережая события – 1990 год) как-то попросил покатать его на санках. Попросил заговорщицки: «Только когда стемнеет, чтобы никто не видел».