Александр Розен - Времена и люди. Разговор с другом

Через месяц начались снежные бури и закрыли перевал. Альпинисты в такие бури прекращают экспедиции, но пограничные наряды, как обычно, уходят на охрану государственной границы. В ту зиму, как всегда в темные ночи и в свирепую пургу, наряды выходили на охрану государственной границы, и вместе с ними уходил на охрану границы Павел Орехов. И политинформацию он проводил, как и раньше. Радио неукоснительно доставляло новости: Москва, Волоколамск, Можайск; Жуков, Рокоссовский, Говоров. За каждым этим словом стояли тревоги и надежды нашей первой военной зимы.

Весной сорок второго года Павел написал свой третий рапорт. Это было в тот день, когда в Ленинград прорвался сквозь линию фронта партизанский обоз с продовольствием, когда японские войска бомбили Коломбо, в день, когда родился мой сосед, Николай Дмитриевич Лебедев, — ему 5 апреля исполнится тридцать один год, и я знаю, что его сын, первоклассник, подарит ему самодельную закладку для книг.

И вот наконец желанная резолюция, решающая строчка в левом верхнем углу рапорта: «Для дальнейшего прохождения службы…»

Последняя политинформация, последняя тарелка «шрапнели», как называют перловку уже несколько поколений, — и прости, прости этим удивительным и вдруг ожившим фиолетовым скалам, прости, прости каждому, кто остается здесь… И путь, и бессильная ярость в пути, — немыслимо долго тянутся эшелоны, пропуская более важные, сверхважные и те, которые ни при каких обстоятельствах задерживать нельзя.

В начале июля сорок второго Павел прибыл в Кобону. Это по прямой километров полсотни до Ленинграда. Юго-восточный узел Шлиссельбургской губы. Рыбацкий поселок, ставший в войну Мысом Доброй Надежды для тысяч и десятков тысяч ленинградцев.

Павел Орехов был ранен на пароходике, едва он отошел от Кобоны и взял курс на Ленинград. Не повезло. И в боях не участвовал, и сразу в госпиталь. И это бы все ничего: все можно претерпеть — на то и война. Но почти сразу возникла новая угроза: тяжелораненых эвакуировали из Ленинграда в глубь страны, на восток. Эта участь ожидала и Павла. И врач попался такой, что не уломаешь. Решил поговорить с глазу на глаз с начальником госпиталя. С незнакомым человеком — как на духу. Незнакомый человек — немолодой, суровый. Поначалу: «короче, товарищ, короче», а потом стал слушать, и слушал не перебивая.

— Вот так я и попал в Ленинград, — сказал Павел. — Завтра на фронт. Дивизией командует генерал Донсков. Может, слыхали?

Ну кто же из нас, литераторов, писавших о пограничниках, не знал Донскова? Это было громкое имя. Терский казак, замечательный кавалерист, прославившийся своими схватками с басмачами в Средней Азии. Почти все известные пограничники прошли в той или иной мере службу в Средней Азии. Донсков хлебнул ее полной мерой. После Средней Азии к нашим ленинградским и карельским болотам привыкать и привыкать…

Донсков был начальником пограничного отряда на Карельском перешейке в июне сорок первого. В августе ему выпала нелегкая доля. В августе сорок первого, когда немцы печатали пригласительный билет на банкет в «Астории», дивизия под командованием Донскова дралась с четырьмя немецкими дивизиями в мгинских болотах. Это была дивизия зеленых фуражек, принадлежавшая к самому романтическому подразделению нашей армии — к пограничникам. Но в этом самом романтическом подразделении мыслили наиболее реалистично. Больше всего о подготовке фашистской Германии к войне знали именно пограничники. Весь сороковой и особенно первое полугодие сорок первого они провели в ежедневной борьбе с немецкой агентурой. Донесения начальников застав, пограничных комендатур и отрядов свидетельствуют о планомерной подготовке гитлеровской Германии к войне против СССР. Нарушения границы, чем ближе к июню сорок первого, тем массовей и опасней — забрасываются целые банды, одетые то в красноармейскую, то в милицейскую форму.

Не поддаваться на провокации! Эта знакомая формула тех тяжких дней влияла и на действия наших пограничников. «Это верно, — говорит в «Последних двух неделях» комендант пограничного участка Чернышев, — насчет провокаций они первые мастера. Однако я что-то не пойму. Вроде у нас с ними договор. Вроде они обязались с нами в мире жить. Но ежели так — надо границу уважать. Мы, пограничники, только так это понимаем… Кого только мы здесь за это время не видели! Тут и какой-то «Тевтонский меч», и «Старая Прибалтика», и «Новая Германия» — отщепенцы, предатели, уголовники, форменные бандиты. А ведь они все в Германии базируются… Если немцы не хотят с нами воевать, зачем это им? Я такой вывод сделал, обобщил факты. Мне начальник отряда говорит: «Слушай, Чернышев, ты не очень-то философией увлекайся, твое дело факты»… Какой же я после этого чекист, если я одни только факты сообщаю, а правильно обобщить, не могу? Он говорит: «Ладно, Чернышев, ты это не тронь. Без нас обобщат».

Эти слова мне не пришлось придумывать, я их слышал едва ли не на каждой заставе, едва ли не в каждой пограничной комендатуре. И дальше Чернышев говорит: «Средства наши пограничные не такие уж большие, но держать немцев будем… Да у нас тут почти все коммунисты и комсомольцы. Будем держать».

Донсков держал границу дольше, чем позволяли ему пограничные средства. Прочтите воспоминания военного комиссара знаменитого Элисенваарского отряда, полковника Малоивана, для того чтобы в этом убедиться. Первая дивизия НКВД, которой командовал Донсков, созданная в основном из пограничников, противостояла четырем немецким дивизиям и удерживала Мгу дольше, чем могла. Это факт, что спешенные пограничники бросались на немецкие танки и подрывали их. Это факт. Черное облако, неподвижно стоявшее над 8-й ГЭС, которое я видел в сентябре сорок первого, было поднято этой битвой; не будь этой битвы, дела Ленинграда стали бы еще хуже. Внимание историка несомненно должен приковать тот факт, что немцы, преследуя Донскова и наступая вдоль реки Тосны и дойдя до того места, где Тосна впадает в Неву, не повернули вниз по Неве, к Ленинграду, а пошли вверх по Неве, вслед за Донсковым, в сторону Шлиссельбурга. Все попытки объяснить этот факт, как это пытаются сделать гитлеровские генералы, манией классической блокады, которой якобы был одержим Гитлер, на мой взгляд, несостоятельны.

Дело в том, что немцы не смогли пойти вниз по Неве к Ленинграду, не смогли именно потому, что в районе Усть-Тосны они встретили отпор и боялись удара дивизии Донскова с тыла. С этой дивизией они так и не смогли расправиться подо Мгой, и она продолжала существовать, вопреки расчетам немецкого командования, и после захвата немцами Шлиссельбурга. Блокада! Хайль! Но внимание: пограничники переправились на правый берег Невы и вместе с моряками и 115-й дивизией под командованием полковника Конькова надежно охраняли правый берег от возможной переправы немцев. Даже если допустить, что идея классического окружения Ленинграда и была маниакальной идеей Гитлера, то почему фашисты не осуществили эту идею после взятия Шлиссельбурга? Разве немцы не понимали, что Ленинград блокирован только с суши? И снова дело только в том, что они не могли переправиться через Неву в районе Шлиссельбурга, так же как не могли повернуть вниз по Неве от устья реки Тосны.