Александр Розен - Времена и люди. Разговор с другом

— Обследовательскую комиссию? — удивился Локотник.

Анна Николаевна пристально на него взглянула:

— Ты что, в самом деле ничего не знаешь?

— Верьте слову… Да вы не волнуйтесь, сейчас мы все это выясним и уладим. Меня и в райкоме партии предупреждали: поменьше комиссий, не дергать людей. Тем более люди-то хорошие. Вязниковой все довольны.

— А если Вязниковой все довольны, зачем же Милецкая эту комиссию затеяла?

— Опять Милецкая! Что мне с ней делать!..

— Зови ее сюда, и выясним, в чем дело!

Локотник вызвал секретаршу:

— Если Милецкая здесь, попросите ее прийти… Такая зануда, да еще с высшим образованием…

Симочка вошла, как всегда, быстро и с той очаровательной непринужденностью, в которой чувствуется и почтительность, и понимание своего места под солнцем.

— Товарищ Милецкая, помогите нам, — сказал Локотник. — В чем тут дело? Пришла Анна Николаевна Модестова, якобы там наша комиссия — в типографском общежитии?

Симочка чуть-чуть приподняла тоненькую бровь:

— От нас? Здесь какое-то недоразумение.

— Все-таки я не понимаю… — начала Анна Николаевна.

Симочка снисходительно улыбнулась:

— Комиссия смешанная, Анна Николаевна. Районо, потом от рабочего класса Елена Корнеевна, ну и от нас…

— Ясно, ясно, — сказала Анна Николаевна. — Значит, инициатива рабочего класса! Но вы мне скажите по самой сути: почему комиссия, в чем провинилось общежитие? Катя Вязникова в чем провинилась?

Симочка снова улыбнулась:

— Обычная картина, товарищи с мест волнуются. Но мне кажется, что демократичнее всего дождаться окончания работы комиссии, а затем подытожить. Я вам не нужна больше, Андрей Петрович?

— Вы нужны мне, — сказала Анна Николаевна. — Вы мне скажите, почему, на каком основании вы отстранили от доклада в День Советской Армии Вязникову? Почему вы решили ей не доверять?

— Ну, вопрос о доверии — слишком общий, — заметила Симочка. — Андрей Петрович, мы там частный вопрос решали: доклад ко Дню Советской Армии. При таком пестром контингенте, как у них в общежитии, — это дело серьезное, не правда ли? Катя Вязникова человек очень неискушенный, неопытный…

— А себя, Милецкая, вы считаете человеком опытным? — спросила Анна Николаевна.

— Мне о себе говорить трудно. Но, Андрей Петрович, вы-то знали, что я там буду делать доклад?

— Это я, конечно, знал… Но мне в голову не могло прийти, что доклад должна была делать Вязникова, а вы ее отстранили. Да и какое право вы имели сделать это?

— Хорошо, что отстранила! И так накладок было достаточно. Я считаю политически бестактным в День Советской Армии говорить о человеке, находящемся в плену.

— А по-моему, — сказала Анна Николаевна, — самая большая политическая бестактность — это и есть так называемая «формула умолчания». В моей жизни был один случай, который я навсегда запомнила. В мае семнадцатого года на судостроительном заводе работал один наш пропагандист от ПК большевиков. И так сложилось, что пришлось нам этого товарища отозвать. Не годился он. Назначили туда меня. Сами понимаете — честь большая. Ну, я провела там одно занятие, а на следующий день меня зовут в ПК: тобой очень недоволен Владимир Ильич. Я прямо чуть не заплакала: так старалась, ночь не спала — готовилась. Спрашиваю: в чем моя ошибка? Ответ был такой: ты обязана была сказать, почему мы отозвали товарища, вышло так, что мы от рабочих что-то скрываем, и вот этим Владимир Ильич и недоволен.

— Очень, очень любопытно, — сказала Симочка. — И что, цитата сверена?

— Как вы сказали? — не поняла Анна Николаевна.

— Фраза, взятая в кавычки… — начала Симочка.

— Да никакие не кавычки! Это пересказ слов Владимира Ильича. С чем их сверять?

— С Полным собранием сочинений, разумеется…

— Господи боже мой, так вы думаете, прежде чем сказать слово, Владимир Ильич в свои сочинения заглядывал? Или вы думаете, что каждое его слово записывалось? Да он бы никогда такое не позволил. Я вам рассказала действительный случай. И вы, если хотите, тоже можете об этом рассказать. Это не секрет!

— Без проверки-то? — Симочка засмеялась. — Да ведь любая отсебятина может быть…

— Вы что же, и мне не доверяете?

— Так вопрос не стоит. Мое личное доверие — это одно, а общество в таком деле не может верить на честное слово. Есть соответствующие организации…

— Нет, для нас такая политика не подходит, — решительно сказала Анна Николаевна. — Учитесь доверять людям. Смотрите сами: ведь вас не убедит моя справка, даже с приложенной печатью, что Вязникова Екатерина вполне может сделать доклад в День Советской Армии и что доверять Вязниковой Екатерине можно? Вы потребуете справку о том, что я сама тоже заслуживаю доверия. Ну а потом надо будет брать справку, что тот человек, который за меня ручается, тоже заслуживает доверия. А дальше что? Новые и новые справки? Нет, так вы ничего не добьетесь.

— Почему же? — спросила Симочка. — Если бы это было необходимо, я бы добилась своего.

— Неужели же все-таки хоть одному человеку поверили бы?

— Да, так, — сказала Симочка, холодно взглянув на Анну Николаевну и отчеканивая каждое слово. — Именно так. А вы?.. Словом, я считаю, что все, что произошло в общежитии, пахнет политически дурно. И странным образом во все это замешан товарищ из армии. Насколько мне известно, в воинской части уже занимаются этим, и я считаю, что не в нашей власти распускать комиссию…

Она не успела закончить фразу, в кабинет вошла секретарша и доложила:

— Прошу извинить, Андрей Петрович, там давно уже товарища Милецкую ожидают. Товарищ Голуа и товарищ…

— Сейчас иду, — откликнулась Симочка.

Но Анна Николаевна уже подошла к двери и широко ее распахнула:

— Товарищ Голуа, заходите! Елена Корнеевна! Вот хорошо, что пришли! Мы как раз о вашей комиссии толкуем…

— Анна Николаевна, голубушка, — сказала Елена Корнеевна. — Это вот он вытащил меня. У меня ж дома такой кавардак! Ксения с мальчишкой из Москвы приехала…

— И тем не менее, товарищ Якимова, это не дает вам права манкировать своим общественным долгом, — заметил Голуа. — Вас берегли, зря не трогали, а вы отказываетесь от выводов.

— Отказывается от выводов? — переспросила Анна Николаевна.

— Ни от чего я не отказываюсь, только напраслину нечего на людей возводить, — сказала Елена Корнеевна. — Понравилась мне эта девушка, Катя-воспитательница. Прямо говорю — понравилась!

— Товарищ Якимова, — сказала Симочка. — Я думаю, мы втроем, члены комиссии, в этом разберемся. Пойдемте ко мне…

— Никуда я, голубушка, больше не пойду. Хватит с меня. Я и ему говорила, — показала Елена Корнеевна на Голуа: — Зря меня с собой тащишь. У тебя выводы одни, а у меня другие. Тебе не нравится — так и напиши. А я скажу: ребятки там хорошие, живется им хорошо…