Марк Алданов - Ленин. Политическая биография (французский вариант)

Прежде всего что может означать в этом духоподъемном фрагменте «диктатура демократии»? Означает ли она что-то иное, нежели всемогущее всеобщее избирательное право? Если, к примеру, согласно Конституции Третьей Республики, принцы родов, правящих прежде во Франции, изгнаны из страны, означает ли это, что французский народ уже пятьдесят лет живет при диктатуре? Не задерживаясь на этом, я пытаюсь уследить за ходом рассуждений г-на Блюма на основе его исторического примера и решительно теряюсь. Следовательно, «Гамбетта не сумел достаточно продлить промежуточный этап». А поскольку все революции XIX века преуспели либо провалились согласно тому, следовали ли они правилу г-на Блюма, предписавшего им «промежуточный этап диктатуры», значит, Третья Республика пала, а Империя восстановлена? Нет, на самом деле все не так трагично: «реакционный парламент замышлял реставрацию монархии». Вот и все. Это нас слегка успокаивает относительно действия страшного правила г-на Блюма. Хочется верить ему на слово, что республиканская диктатура Гамбетты в 1870—1871 годах обезопасила от заговорщиков следующие годы (хотя никаких доказательств мы не получили). Чтобы доставить ему удовольствие, я готов допустить, что Франция, благодаря действию на расстоянии этой самой магической диктатуры, не узнала ни буланжизма, ни кризиса, связанного с делом Дрейфуса, ни кампаний, организованных «Аксьон Франсез». И все же я любуюсь смелостью оратора, который выводит историческое правило на основе примера, демонстрирующего прямо противоположное. Ведь революция, положившая начало Третьей Республике, — безусловно, самая успешная из революций, поскольку строй, появившийся после нее, продолжает существовать уже около полувека, и прошла она, согласно его собственному высказыванию, без «промежуточного этапа диктатуры». Ежели другие примеры, которые г-н Блюм может привести в пользу своего утверждения, столь же убедительны, как и этот, он правильно сделал, заявив, что не желает «строить из себя профессора истории».

Я не позволю себе зайти так далеко, чтобы утверждать, что обратное выдвинутому им в «Программе» положению является правилом и даже что всякая революция всегда проваливалась, если порождала диктатуру. Революции — явления слишком сложные, чтобы можно было вывести их поступательное развитие из одного лишь условия, зависящего в свою очередь от тысячи самых разнообразных факторов. Впрочем, как я уже сказал, чрезвычайно трудно поделить революции на две категории: успешные и провалившиеся. Одно несомненно — идея диктатуры пролетариата не только одна из губительнейших политических идей в мире, но и одна из самых непоследовательных. Я знаю, что, говоря это, могу быть обвинен г-ном Блюмом в «буржуазном лицемерии»: он спокойно заявляет, что «осуждать или клеймить идею диктатуры пролетариата — означает не только оспаривать у нее революционное право, но и вообще право республиканское» (с. 11). Осмелюсь сказать, что это уж чересчур даже для диалектика, испытывающего жестокую необходимость поддерживать священный союз между г-дами Александром Бланом и Альбером Тома (лучший способ сделать это — очевидно, заклеймить «буржуазную критику»).

«Новый порядок, который задумывает пролетариат, будет установлен одним классом, но в интересах и на благо всех. Так же как новая законность, которую этот класс готовит, безличная [261] Г-н Жорж Сорель писал в 1907 г.: «Часто в социалистической литературе ставится вопрос о будущей диктатуре пролетариата, по поводу которой не очень-то любят давать объяснения; иногда усовершенствуют эту формулировку и добавляют эпитет безличная к существительному диктатура, но и это не вносит ясность в данный вопрос» (Рассуждения о насилии, р. 250). Можно подумать, авторы «Программы» нарочно воскресили этот эпитет, к радости г-на Сореля и дабы он смог развернуть свои замечания по поводу «интеллектуалов, возложивших на себя задачу мыслить вместо пролетариата». диктатура пролетариата действует во имя и в интересах всего человечества» [262] Или, по крайней мере, всей нации. .

Это само собой. С тех пор как существует мир, еще не было диктатуры, личной или безличной, которая не осуществлялась бы в интересах всего человечества. Впрочем, самые честные либо самые циничные (это в принципе одно и то же) из диктаторов никогда этого не скрывали. «Беря в качестве предлога так называемый принцип всеобщей пользы, можно делать что хочешь», — говорил Наполеон.

«Продолжительность этого переходного периода должна быть настолько краткой, насколько позволят обстоятельства. Она будет разной, в зависимости от состояния экономического производства, в зависимости от уровня подготовки и организации пролетариата, в зависимости от природы и интенсивности сопротивления» [263] Programme d’action, р. 8. .

Поскольку мы рассматриваем здесь лишь диктатуру, противостоящую всеобщему избирательному праву, я задаюсь вопросом: как эта диктатура может окончиться по своей собственной воле? Ежели она сама себя устранит тотчас, как «позволят обстоятельства», что она выдвинет вместо себя? Анархию? Всеобщее избирательное право? В последнем случае есть ли надежда на полную смену курса общественного мнения, созданного замечательным пролетарским опытом? Я тоже не желаю строить из себя профессора истории; без этого было бы очень легко показать, что все диктатуры, личные либо безличные, — последние больше, чем первые [264] Кардинал Мазарини утверждал (и был прав), что народ может вынести абсолютизм короля, которого он никогда не видит, но не смог бы долго выносить абсолютизм десяти тысяч феодалов по всей стране. По этой же причине диктатура ста тысяч большевистских комиссаров, терроризирующих ныне Россию,— самая невыносимая из тираний, которую когда-либо знала эта страна. Она хуже, чем тирания старого режима, ибо абсолютизм полицейских был все же умерен законами. Ситуация была бы еще хуже, если бы 99% этих комиссаров не были подкупными. Это последняя гарантия личных свобод в сегодняшней России. , всегда оказывали воздействие на общественное мнение в обратном смысле. Ни одна диктатура не устранилась по собственной воле. На что г-н Блюм, конечно же, возразит, что диктатура пролетариата будет отличаться от всех предыдущих в этом, как и во всем другом. Есть русский пример. Как большинство других западных социалистов, г-н Блюм должен был бы побывать в России [265] Читаю в ответе г-на Буссатона на анкету «Л’Авенир» (№ 38, р. 285) следующий искренний крик запутавшегося человека. «Россия могла бы послужить нам, указав, как действовать, но почти невозможно узнать, что там происходит... Документы! Что до нравственного и гуманитарного аспектов, то что нам следует думать?» (полагаю, что большевики его пропустят, что совсем не так уж очевидно, ибо для них он весь проникнут «буржуазным лицемерием»), там он мог бы познакомиться с тем, что думает народ о большевиках. Так мало вероятности, что «обстоятельства позволят» Ленину восстановить всеобщее избирательное право после «временного периода», который не так уже и краток, что он и думать об этом забыл. Эти соображения, впрочем, являются чисто теоретическими: нам всем известно, как на самом деле заканчиваются диктатуры. И режим Ленина не будет исключением, пусть он и совершенно подходит под правило Блюма: будет трудно подыскать что-то лучшее, нежели диктатура.