Марк Алданов - Ленин. Политическая биография (французский вариант)

Своим огромным талантом, естественным благородством своей натуры, порядочностью своей политической деятельности и личной жизни, размахом и глубиной своих познаний — в которых он был равен Карлу Марксу, если не превзошел его, — ясностью своих политических воззрений Жан Жорес составил себе славу одного из самых чистых деятелей человечества.

Я начну эту главу с той мысли, что красной нитью проходит в данном труде: девизом всех политиков демократического толка должно стать — возврат к Жоресу.

Впрочем, возврат — возможно, не совсем подходящее слово: несмотря на огромное влияние и исключительный престиж французского трибуна, мысли и дела демократов и социалистов никогда не были в достаточной мере проникнуты его идеями. Прошлое принадлежит Марксу, настоящее — увы! — кажется, принадлежит Ленину, и я тешу себя надеждой, что будущее будет принадлежать Жоресу.

Тешусь надеждой, не более того: ничто, к несчастью, не гарантирует сегодня, что в ближайшее время победят его идеи. Оболганный противниками, частенько перевираемый друзьями, прославляемый деятелями из Москвы, Жорес, возможно, не скоро дождется увенчания своей славы реальными делами человечества.

Судьба этого человека вдвойне трагична: какой-то молодчик убил его, большевики вознесли его на пьедестал.

Печатный орган, которым он десять лет руководил, оставаясь непререкаемым авторитетом, с воодушевлением описывал инаугурацию этого памятника в Москве. Он не усмотрел никакого оскорбления памяти великого защитника прав человека в его установке в двух шагах от Лубянки, где Чрезвычайная Комиссия пытает узников, в двух километрах от Петровского парка, где без суда расстреливают « контрреволюционеров ».

По слухам, Троцкий произнес на открытии памятника прекрасную речь: он недолюбливал методы французского трибуна, но отдавал должное его таланту. Пусть всемирный пролетариат простит Жоресу, что он не был большевиком.

Когда скончался Лев Толстой, Николай II, уважительно относившийся к его таланту — совсем, как Троцкий относится к таланту Жореса, — обратился к Всевышнему с просьбой быть милосердным к этому прославленному грешнику [274] «Да будет Господь для него судией, полным милосердия» (Конец записи Николая II на донесении П. А. Столыпина, информирующего его о смерти Л. Н. Толстого.) .

Николай II, испрашивающий у Господа покой для души Льва Толстого; Троцкий, выказывающий снисхождение к Жоресу: обе эти картины стоят одна другой.

Когда французским делопроизводством была допущена судебная ошибка, пострадавший не был ни пролетарием, ни социалистом: Жорес три года своей жизни посвятил защите богатого человека, офицера, ставшего жертвой правосудия. Это не мешает его ученикам делать из него единомышленника, почти друга тех, кто расправляется с буржуа только потому, что они буржуа, и с офицерами, только потому, что они офицеры [275] После покушения на Ленина было расстреляно 512 заложников, офицеров и буржуа (согласно официальным сведениям большевиков), чтобы отомстить за этот акт, по приказу Советского правительства. Как бы был доволен Жорес иметь таких почитателей, и впрямь какая для него слава, что они поставили ему памятник! Как права «Юманите», гордящаяся эти событием! . Еще немного, и дойдет до обмена поздравительными телеграммами между «Юманите» и Петерсом [276] Петерс вместе с Дзержинским возглавляет Чрезвычайную Комиссию, жертвы которой исчисляются уже десятками тысяч. на день рождения Жореса.

Ладно, пойдем дальше.

Среди тех, кто за последние двадцать лет вел настоящую антимилитаристскую кампанию (в том смысле, в котором это слово используется в данной книге) [277] См. вступление. , среди тех, кто больше других сделал для того, чтобы изобличить и предупредить страшную беду, Жоресу, без всяких сомнений, принадлежит первое место.

Вот что он говорил в Палате депутатов 7 апреля 1895 года:

«Повсюду происходят соревнования за обладание колониями, в которых в чистом виде просматривается принцип великих войн между европейскими народами, поскольку достаточно необузданного соперничества между двумя торговыми фирмами или двумя кланами, чтобы создать угрозу для мира в Европе.

И вы хотите, чтобы война между народами не была готова разразиться всякий день? Хотите, чтобы она не стояла постоянно на пороге, коль скоро в наших обществах, предоставленных бесконечному беспорядку конкуренции, классовых антагонизмов и политических битв, которые часто являются не более чем прикрытиями социальных битв, сама человеческая жизнь не была лишь войной и битвой?»

Три года спустя, на страницах «Птит Републик» (17 ноября 1898 года) он возвращается к этому вопросу:

«Если война разразится, она будет ужасной и охватит большие территории. Впервые это будет всеобщая война, касающаяся всех континентов; капиталистическая экспансия расширила поле боя; вся планета обагрится кровью. Это самое страшное обвинение, которое может быть выдвинуто против капитализма; над человечеством нависла опасность перманентной и с каждым днем все более широкой опасности войны; по мере того как расширяется человеческий горизонт, мрачное облако войны также расширяется и накрывает своей тенью все поля, возделываемые людьми, все города, где они трудятся, все моря, которые бороздят их корабли. Человечеству не избежать этого наваждения убийства и бедствия, разве что оно заменит капиталистический беспорядок, основанный на началах войны, социалистическим порядком, основанным на началах мира».

За три года до смерти, 20 декабря 1911 года, он вновь убеждал недоверчивых парламентариев:

«Порой слышишь, господа, как легко рассуждают о возможности ужасной катастрофы, которую представляет собой война, забывая при этом, что это было бы явление новое для нашего мира как по размаху, так и по глубине бедствия... И пусть никто не рисует себе в воображении короткую войну в несколько пушечных ударов или вспышек ; в различных частях света произойдут затяжные и небывалые столкновения, как те, что имели место в Маньчжурии между русскими и японцами. В огромных людских массах начнется брожение, замешенное на болезнях, отчаянии, боли, скорби о погибших, на разорении, нехватке необходимого, связанной с остановкой торговли, производства, пустотой и страшным одиночеством.

Да, господа, зрелище не дай Бог, оно накалит все человеческие страсти. Подумайте об этом, и позвольте сказать вам об этом человеку, преданно служащему идеалам своей партии, убежденному, что необходимо, ради воцарения справедливости и мира среди людей, преобразовать форму собственности, но считающему в то же время, что было бы благородно двигаться по этому пути эволюционно, без разжигания разрушительной ненависти, которая до этих пор всегда примешивалась ко всем великим историческим движениям, направленным на создание нового в сфере социального .