Марк Лебуше - Бах

Зрение ухудшается, Баху трудно писать. Сохранился последний автограф Баха, от 7 мая 1749 года, на квитанции о продаже фортепиано.

В том же месяце раненый лев снова показал зубы: он не утратил способности спорить и возражать. Поставив под вопрос место музыки в преподавании, которое он считал чрезмерным, Иоганн Готлиб Бидерман, ректор из Фрайберга, возродил старый спор, в котором кантор яростно противостоял молодому ректору Эрнести. Под предлогом музыкального представления учеников гимназии по случаю годовщины Вестфальского мира Бидерман опубликовал школьную программу, отражающую его точку зрения. Решил ли Бах, что это камешек в его огород? Во всяком случае, смолчать он не мог, но попросил ответить за него одного из собратьев по обществу Мицлера — Иоганна Кристофа Шрётера, обязавшись составить текст для опубликования в журналах. Да, но когда ответ вышел, Шрётер почувствовал себя преданным, поскольку опубликованный вариант оказался гораздо более критическим в отношении Бидермана. А намёк на «заросшие грязью уши» ректора, не способного наслаждаться музыкой, уже ни в какие ворота не лез…

На взгляд Шрётера, Бах уж слишком разошёлся. Однако тот отвергал обвинения, уверял в своей искренности и отрицал всякую манипуляцию. Что же произошло? Кто-то злонамеренный исказил исходный текст? Как бы то ни было, кантора заподозрили в бесчестном поведении, и Маттезон из Гамбурга поспешил подтвердить эти обвинения. Сделанного не поправишь. Хотя это дело и не приняло такого размаха, как предыдущие «войны», завершилось оно неприятно и бесславно.

Однако всё это пустяки по сравнению с последним унижением, ударом, которым доконали Баха. Видя, что здоровье его ухудшается, городской совет не стал щепетильничать. А вдруг он умрёт? Надо поскорее принять меры. Уже в мае 1749 года магистраты начали подыскивать нового человека на место кантора. Новость разлетелась быстро, за место начали драться, даже политическое давление было пущено в ход. В июне граф фон Брюль, первый министр саксонского курфюрста, надавил на городской совет, чтобы тот назначил его протеже Готлоба Харрера (1703–1755), дирижёра его домашней капеллы. Магистратам было некуда деваться: 8 июня соискателю — довольно посредственному музыканту — назначили прослушивание в таверне «Три лебедя». В общем, к смерти Баха подготовились, замену ему нашли.

Баху пришлось стерпеть это последнее оскорбление, полнейшее отсутствие деликатности. Но для него свет уже погас.

Настала тьма.

Настала тьма. Первородная тьма, но и Страстная ночь. Мрак страданий, потёмки, но и ожидания света, обещанного после смерти. Вспоминал ли Бах в последние месяцы своей жизни какие-нибудь из своих произведений, посвящённые переходу в мир иной? Начиная с кантаты «Погребальное действо» («Actus tragicus») в начале «Траурной оды», и в других многочисленных кантатах, воспроизводящих трагические моменты страстей, витает мысль о смерти — навязчивая, но не пугающая. «Приди, о сладкий смерти час» — кантата BWV 161 призывает с безмятежностью принять этот последний миг. «С меня довольно» («Ich habe genug») — говорится в арии из кантаты BWV 82а на праздник Сретения Господня, которая возвращается к «Ныне отпущаеши» старика Симеона, увидевшего младенца Иисуса, принесённого в храм:

«Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром; ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицом всех народов…»

Как и библейский персонаж, старый кантор может считать себя удовлетворённым: он изнемог под грузом лет и забот, трудов и страданий. У него в ушах звучит и просьба к Христу одного из двух его учеников в Эммаусе: «Останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру» — этот эпизод из Нового Завета используется в кантате «Возвеселитесь, сердца» («Erfreut euch, ihr Herzen»). В последние месяцы жизни Баху очень нужно чьё-то присутствие, чтобы идти через тьму.

Из-за короткой надписи от руки, оставленной на экземпляре «Искусства фуги» («При работе над этой фугой, на том месте, где в противосложении проводится имя ВАСН, автор скончался»), которую долгое время приписывали Карлу Филиппу Эмануэлю, участвовавшему в издании этого произведения, считалось, что его отец сочинил эту знаменитую фугу на смертном одре. Сегодня музыковеды полагают, что она была написана при иных обстоятельствах. Этот почерк не может принадлежать слепцу, судя по всему, вещь была создана раньше. Зато есть все основания считать, что хорал «Пред Троном Твоим предстаю», в котором говорится о суде над христианином, представшим пред Богом, был переделан и продиктован Бахом своему зятю Альтниколю в конце жизни. Кантор работал до последнего дня.

Весна 1750 года. На Рыночной площади Лейпцига прохожие, торговцы, носильщики расступились, чтобы дать дорогу внушительной карете, расписанной большими парами глаз. Что ещё за диковинка? — недоумевают зеваки. Ни много ни мало как экстравагантный экипаж кавалера Джона Тейлора (1703–1772).

В ту эпоху научного прогресса, увлечения академиями и естественными науками кое-кто похвалялся, что может делать операции на глазах, в частности лечить катаракту. Таким человеком был кавалер Тейлор, английский окулист и мастер «пиара». Он разъезжал по всей Европе в своей карете, служившей операционной для бедных пациентов-добровольцев, и самоуверенно заявлял о своих многочисленных успехах. Этот ловкач заранее являлся в какой-нибудь город и читал там лекции, чтобы упрочить доверие к себе.

Прибыв в Лейпциг, он поступил точно так же. Надо ли говорить, какую надежду он пробудил у Баха и его родных. Музыканта представили Джону Тейлору, и в первый раз он подвергся операции в апреле. Катаракта характеризуется отвердением и помутнением хрусталика, и окулист делал надрез, чтобы опустить его. Без анестезии, разумеется…

Как бы то ни было, одна берлинская газета сразу назвала операцию удачной:

«В прошедшую субботу и вчера вечером господин кавалер Тейлор читал в концертном зале — в присутствии почтенного общества учёных и других влиятельных лиц — публичные лекции. Поразителен приток [обращающихся] к нему людей, ищущих его [врачебной] помощи. В числе других он оперировал — причём с наижелательнейшим успехом — и господина капельмейстера Баха, из-за [слишком] частого употребления зрения почти совершенно оного лишившегося, — какового неоценимого счастья многие тысячи людей сему всемирно знаменитому композитору от души желали и всячески господину Тейлору за то признательны. Из-за большого количества образовавшихся у него здесь дел он сможет отправиться в Берлин не ранее конца текущей недели».