Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

Стихийное уважение родителей к личному пространству младшего сына не дало результата, вернее, дало — но отнюдь не тот, какой получился у старшего. В чем было дело — в эпохе ли, в чертах характера, в неожиданно давшем себя знать дедовом гене — но жизнь у Саши не задалась. Веселая компания во дворе, ранний неудачный брак, заброшенная учеба, алкоголь, безделье, вначале вынужденное, а потом и «ради принципа» — и смерть от запоя в 49 лет.

В десять-одиннадцать лет Юра самостоятельно определял круг своих интересов, и они лежали вне пределов их уютной, хотя и тесноватой комнаты: все его свободное от школы было время расписано. Дворовые игры ему быстро прискучили, вокруг было столько интересного — а со школьными товарищами интересно было не всегда. Главным местом, местом притяжения стал Дом пионеров Первомайского района, в котором он нашел множество занятий по душе. Тогда уже построили Дворец пионеров на Ленинских горах, но ребят из 348-й туда не возили — в этом не было никакого резона. Местный Дом пионеров был немногим хуже и располагался рядом, туда можно было добежать за пять минут и без сопровождения взрослых. Беззаботные были времена! Над мальчишками, которых бабушки возили со скрипкой на занятия, просто смеялись — «маменькины сынки». Так и говорили: «Кто вас украдет?» А кружков в Доме пионеров было множество — на любой вкус.

Сначала я соблазнился кружком струнных инструментов — уж очень здорово выглядела треугольная лакированная балалайка-секунда, которую мне под мамину расписку немедленно выдали на дом совершенно бесплатно. Советская власть на детях не экономила. Я разучил русскую народную песню «Не лети, соловей», стер подушечки пальцев, понял, что жизнь балалаечников не мед, и к струнному искусству охладел. Зато был очарован огромной, витой, сверкавшей как новенький металлический рубль трубой — ее притащил к себе на третий этаж толстогубый Мишка Петраков. Теперь по вечерам общежитие сотрясали звуки, похожие на те, что издает прочищаемая под напором воздуха сантехника. Я сдал балалайку и пошел записываться в кружок духовых инструментов. Руководитель, дядька со свекольно-красным лицом, видимо, от постоянных надувательных усилий, критически осмотрел мой природный щечно-губной аппарат и предложил несерьезный английский рожок. Я, конечно, обиделся и переметнулся в авиамодельный кружок, помещавшийся в одной комнате с судомодельной секцией. Там, пользуясь отсутствием обоих руководителей, ушедших на собрание, из разрозненных деталей истребителей, бомбардировщиков, линкоров, субмарин и еще чего-то я ухитрился собрать монстра, похожего на то, чем позже прославились создатели фильма «Трансформеры». Но вернувшиеся с собрания руководители не поняли, что я опередил свое время, и мне пару недель пришлось пробавляться плетением макраме, пока я не нашел себя в ИЗО — студии изобразительного искусства…

В Дом пионеров детей часто водили целым классом на встречи с интересными людьми. Юре запомнилась встреча с комсомольцем 1920-х годов, арестованным в 1937-м и выпущенным после смерти Сталина. Тот много и подробно говорил об энтузиазме первых комсомольцев, их делах и очень глухо, вскользь, о врагах и клевете. Оратор был родным братом расстрелянного генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева. Много лет спустя, в 1986-м, после успеха «ЧП районного масштаба», Юрий задумал написать историческую пьесу «Вожак и вождь» о конфликте Сталина и Косарева, который виделся ему как схватка честного молодежного лидера с диктатором. Но ему отказали в доступе в архив, о чем он с гневом сообщил в комсомольской прессе. Когда же через два-три года с материалами удалось ознакомиться, выяснилось: заготовленная художественная схема не годится. Косарев являлся активным участником сложной политической интриги, борьбы за власть, а в комсомоле с самого начала очень сильны были позиции троцкистов и леваков-интернационалистов, более озабоченных мировой революцией, нежели судьбой своей страны, стоявшей перед страшной войной. Пьесу «Вожак и вождь» Юрий не написал, но интерес к этому сложному времени, которое напрасно связывают с одним лишь именем Сталина, к судьбам людей, вовлеченных в идейную схватку за власть, сохранился у него навсегда. Во всех его романах обязательно есть линия, уходящая вглубь советской истории. Это Красный Эвалд в «Грибном царе», четыре брата Болтянских и Жуков-Хаит в «Гипсовом трубаче» и эпизоды, связанные с другими персонажами.

Именно в Доме пионеров Юра впервые увидел живых писателей и даже смог с ними поговорить. В большом зале, где теперь идут спектакли театра «Модернъ», вместе со сверстниками, затаив дыхание, он слушал замечательную писательницу Наталью Кончаловскую, которая читала им новую главу из своей стихотворной книги «Наша древняя столица», а потом рассказала о том, как в соавторстве с мужем, поэтом-орденоносцем Сергеем Михалковым, они сочинили знаменитую басню про упрямых баранов, встретившихся на узкой тропинке:

Думал ли ученик третьего класса Юра Поляков, что через 30 лет будет весьма близок с Сергеем Владимировичем, который полушутя назовет его «последним советским писателем»?..

Приходил в Дом пионеров и Александр Волков, который читал отрывок из очередного продолжения своего знаменитого «Волшебника Изумрудного города», правда, не уточнив, что позаимствовал этот мир из знаменитой американской сказки «Волшебник страны Оз». Впрочем, наш Буратино — переложение похождений иностранного Пиноккио, и он от этого ничуть не хуже, а даже интереснее и ярче своего прототипа. «Урфин Джус и его деревянные солдаты», «Семь подземных королей»… Советская детвора тогда с нетерпением ждала продолжения приключений девочки Элли и ее друзей, как многие годы спустя дети ждали новых книг про Гарри Поттера. В тот день писатель читал главу из своей новой книги «Желтый туман». Он держал близко к глазам странички с машинописью, а один раз остановился, вынул из кармана самописку с золотым пером и что-то поправил в тексте. Юра затаил дыхание: вот, оказывается, как пишут книги!