Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

— Да, Юр, я с ним говорила. Надо уметь себе признаться: большого таланта у тебя в изобразительном искусстве нет. Но способности есть. Давай думать, что еще тебе могло бы подойти. Что-то такое, где талант, может, и не нужен, а изобразительные способности нужны. Умение придумать. Возможно, тебе подойдет Архитектурный. Запишись-ка ты на подготовительные курсы.

Юра подумал-подумал — и поступил на полуторагодичные курсы, которые размещались в центре Москвы, в Рождественском переулке. Теоретически он был более чем подкован, проштудировав «Всеобщую историю искусств» и окончив курсы юных искусствоведов при Музее им. А. С. Пушкина. Стараясь, как всегда, сделать все возможное для достижения цели, он записался и в Клуб юных архитекторов, работавший при московском Доме архитектора. Однако все складывалось не так, как он хотел. На курсах главным оказался тоже рисунок. И как Юра ни бился, вместо гипса у него по-прежнему получался чугун. А у ребят, которые ничего не знали об истории искусства, с гипсом все было в порядке. Юра стал смотреть, как они работают: как держат карандаш, как кладут сеточку, — и повторять за ними их приемы. Бесполезно! У них — гипс, у Юры — чугун! Но он держался: озабоченные проблемами пола подростки шептались, что скоро будет обнаженная натура. Как такое пропустить, если даже в Пушкинском музее при виде Дианы, раздевшейся для купания, замирает сердце? Позднее выяснилось: обнаженку дают рисовать уже студентам.

Да и в Клубе юных зодчих не клеилось. Причем в буквальном смысле. Дело дошло до макетов, которые ребята вырезали из ватмана и склеивали особым клеем, полученным из пинг-понговых шариков, растворенных в жидкости для снятия лака: он был совершенно незаметен в местах склеек. Однажды им дали задание: придумать и склеить макет бассейна. Юра придумал, как ему казалось, оригинальный бассейн с мозаикой и, очень довольный собой, принес на занятия. Но когда увидел, какие чудеса выставили остальные, ему стало стыдно за убожество, которое у него получилось.

В клуб в основном ходили дети из семей творческой интеллигенции, учившиеся, как правило, в спецшколах. Одевались они по советским временам модно и дорого. В своих единственных брюках, пошитых из синей армейской диагонали (подарок прапорщика Батурина), и в зеленом свитере, связанном тетей Валей, он чувствовал себя неловко среди юношей в настоящих «дивайсах» и девочек в кожаных и замшевых юбочках. Все они друг друга знали, а Юра был для них посторонним. Это ощущение он потом передал в своей прозе:

Марина явно принадлежала к той части однокурсников, которых теперь назвали бы мажорами, а тогда именовали блатняками. Они были веселы, надменны, беззаботны, одеты в недосягаемую «импорть», курили «Мальборо», в крайнем случае «Союз — Аполлон». <���…>

На Гену, ходившего на занятия в единственных застиранных джинсах и свитере домашней вязки, блатняки взирали с сонным недоумением, им казалось, что человек, не одетый в настоящие «вранглеры» и замшевую куртку, не имеет никакого права учиться на журналиста. Он в долгу не оставался и смотрел на них с презрением, как Мартин Иден на глупых и алчных добытчиков. Выходило вроде бы неплохо: брови от природы у него были хмурые, а подбородок Скорятин для достоверности выдвигал вперед…

Но главным, конечно, было другое: Юра понял, что способностей к профессии архитектора у него нет. Открытие неприятное — но и важный урок. В юности человек не знает своих способностей, и хорошо, если жизнь ставит его в такую ситуацию, когда он может понять, что в какой-то области наделен чем-то большим, нежели другие. И наоборот: если ты встал на ложный путь, важно, чтобы жизнь как можно скорее позволила тебе в том удостовериться. Некоторые способности можно развивать, в чем-то можно тренироваться, можно научиться перераспределять свои силы — но ни музыкантом, ни художником, ни архитектором без особых талантов стать невозможно. Писателем, кстати, тоже.

«Сейчас я с ужасом думаю, что было бы, пойди я по тому пути, — вспоминает Юрий Поляков. — Неправильно, не по таланту выбранное поприще — это беда! В искусстве, если нет природных задатков, говорить о самовоспитании, саморазвитии, трудолюбии — пустое…»

Но сразу отказаться от продуманного, согласованного с любимой учительницей плана было, конечно, непросто. Однажды Юра после занятий остался в школе и рисовал человеческий череп, хранившийся почему-то в пионерской комнате.

— Что делаешь? — спросила, заглянув в кабинет, Ирина Анатольевна.

— Да вот, рисую свое архитектурное будущее…

— Ясно. Нечто подобное я и подозревала. Будем поступать на филологию.

Сначала собрались в МГУ. Юра даже съездил на день открытых дверей на Воробьевы горы и заблудился в циклопическом здании с бесконечными коридорами и скоростными лифтами. На этажах можно было увидеть иностранцев: индусов, китайцев, арабов, африканцев… А с верхних этажей была видна вся Москва, до самых окраин. Какое счастье и удача — учиться в таком замечательном вузе! Именно так и сказал Юрий Поляков зимой 2015 года, выступая перед студентами и преподавателями в большой аудитории Шуваловского корпуса МГУ с лекцией, посвященной итогам Года литературы.

Юра начал готовиться к поступлению в МГУ, но Ирина Анатольевна принялась его отговаривать.

— Юра, туда тебе будет сложно поступить… Ты человек настроений. Один раз что-то делаешь очень хорошо, а в другой раз, в другом состоянии, делаешь то же самое гораздо хуже. Помнишь, что ты мне понаписал про роман «Мать»? А конкурс туда очень большой. Запасного года у тебя нет. Ошибиться нельзя — уже осенью в армию…

Слово «армия» она, в прошлом жена боевого офицера, с которым живала в гарнизонах, произносила с отчетливым ужасом. Ирина Анатольевна была уверена, что солдатская служба несовместима с Юриной тонкой душевной организацией. И, наверное, она бы очень удивилась, узнав, что в том числе опыту, приобретенному в армии, ее любимый ученик будет обязан своими успехами в поэзии, а потом и в прозе. В общем, вела себя Ирина Анатольевна так, как большинство интеллигентных мамаш, имеющих сыновей призывного возраста. Между тем родители Юры относились к такой перспективе совершенно спокойно. «Армия еще никому не повредила, — считал Михаил Тимофеевич. — Провалишься. Отслужишь. Поступишь. А нет — работать пойдешь!» Но Юру так восхитил МГУ, что он готов был рискнуть и даже отдать родине положенные два года, а потом снова пойти на приступ высотки на Воробьевых горах — ведь демобилизованные сдавали экзамены вне конкурса…

Но Осокина настаивала на своем. В главный вуз страны, как, впрочем, и в другие престижные высшие учебные заведения, поступали порой не столько по знаниям и способностям, сколько по связям и деньгам. Ходило даже словечко «позвоночник», обозначавшее абитуриента, принятого по звонку. И анекдот: «У армянского радио спросили, почему прекращены вступительные экзамены в Ереванский университет. Армянское радио ответило: потому что все билеты проданы…» Уже складывалась система, пышно расцветшая после 1991-го, когда, за приличное вознаграждение, детей готовили к экзаменам преподаватели, принимавшие потом вступительные экзамены. Ирина Анатольевна не стала посвящать Юру во все эти тонкости, но порекомендовала поступать на факультет русского языка и литературы в Московский областной педагогический институт им. Н. К. Крупской. Он располагался неподалеку, на улице Радио, и школа № 348 была у него базовой: в ней проходили педагогическую практику студенты, в свое время в их числе оказался и Юра.