Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

Интерес к КВНу разбудил в Юре дар веселого сочинительства. Он придумал название команды — «КВА», «Клуб веселых активистов», написал стихотворное приветствие, гимн команды. Постепенно раскочегарились и остальные. А Юра стал капитаном и выиграл потом не один поединок с другими капитанами.

С кавээновских подрифмовок началось, как ни странно, Юрино стихотворчество. После сценариев он увлекся пародиями, и лишь затем появилась лирика, а к пародийному началу он вернулся значительно позднее — в прозе.

К восторгу всей 348-й, «КВА», победив соперников, в том числе и спецшколу, вышла в финал, а капитан триумфальной команды веселых и находчивых стал всеобщим любимцем, будучи вдобавок секретарем комсомольской организации школы, редкое сочетание формального и неформального лидера в одном лице. Конечно, бывали и огорчения. Привыкнув легко побеждать капитанов других команд, в финале Юра расслабился и проиграл поединок. Во всяком случае, так решило жюри во главе с замечательным педагогом-методистом Августом Давыдовичем Шапиро, одним из руководителей городского Дворца пионеров и школьников, где сходились в поединке остроумцы Бауманского района.

— Разве я был хуже? — чуть не плача, спросил потом Юра Ирину Анатольевну.

— Ты был не лучше! — ответила она. — А должен быть лучше. На голову. На две. Чтобы никто даже не сомневался!

Этот урок запомнился ему на всю жизнь.

Но в тот раз победила тем не менее команда «КВА».

Был теплый апрель. Поздний вечер. Из переулка Стопани мы вышли гурьбой на бульвар. около «Кировского» метро. В ушах еще стояли овации, щеки горели от счастья первенства, а наши девочки в руках несли цветы поклонников. И тут, прямо у памятника великому острослову Грибоедову, мы лицом к лицу столкнулись со знаменитой Риной Зеленой, жившей, очевидно, поблизости.

— Ой, это вы! — воскликнул, кажется, Сережа Воропаев.

— А что, меня так трудно узнать? — удивилась Зеленая голосом обиженной девочки.

— Легче, чем по «Рубину»! — вставил Валера Сердобов, еще не остыв от кавээновской манеры над всем подшучивать.

Он имел в виду низкое качество первых советских цветных телевизоров.

— Ой, только не надо острить, умоляю!

— Простите нас, Рина Васильевна, — вмешалась Ирина Анатольевна, тоже пошедшая гулять с нами по ночной Москве. — Ребята взволнованы. У них большой день! Они сегодня выиграли финал КВН.

— Я не смотрю по телевизору КВН! — отрезала знаменитая комическая актриса.

— Не по телевизору, не по телевизору! — загалдели мы наперебой. — Здесь выиграли, здесь, рядом, во Дворце пионеров.

— Ах, во Дворце пионеров? Тогда другое дело! Но умоляю вас, мальчики-девочки, не делайте из юмора профессию! Это совсем не смешно…

Юра и сам чувствовал, что заигрался. Вот его эпиграмма того времени:

Согласитесь, неплохо для девятиклассника. И когда любимца школы и признанного острослова пригласили в городскую команду КВН и Ирина Анатольевна велела ему отказаться от заманчивого предложения и готовиться в институт, он беспрекословно подчинился.

В эссе «Как я был колебателем основ» Поляков так писал о своей учительнице: «Ирина Анатольевна происходила из семьи дореволюционных интеллигентов, принявших советскую власть, работавших на нее и, как водится, пострадавших от нее в 1930-е годы. Ко всему происходившему в стране она относилась с иронией, правда не переходившей в презрение. Я бы назвал ее взгляды ироническим патриотизмом. Это вообще особенность русской интеллигенции — посмеиваться над государством, критиковать и даже недолюбливать его и в то же время честно ему служить. В нижних слоях общества, в той же рабочей среде, где я рос, отношение к государству было совершенно иное. Нет, это не раболепие, о котором любят, сидя на собранных для эмиграции пожитках, рассуждать иные кочующие интеллектуалы. Это отношение я сравнил бы с восприятием родной природы — иногда благосклонной и щедрой, иногда жестокой и разрушительной, но неизбежной и неизбывной. Эти два чувства, одно из которых привито в семье, а другое получено от любимой учительницы, как-то странно переплелись в моей душе. <���…>

Я рос под сильнейшим влиянием Ирины Анатольевны. Она не только учила меня литературе, но и жизни. Причем учила особыми, своими методами.

— Значит, встречаться она с тобой не хочет?

— Нет, — вздыхал я, почти сломленный первой сердечной неудачей.

— Ясно. Рекомендую Голсуорси. «Конец главы». Читать перед сном…»

Занимаясь в изостудии, Юра мечтал стать художником. К тому времени он привычно делился своими планами с Ириной Анатольевной, которая была посвящена во все его тайны, в том числе сердечные. Ее личная жизнь не сложилась: в молодости она вышла замуж за военного, но тот, как многие фронтовики, пристрастившись к «наркомовским ста граммам», не смог остановиться, и они, прожив несколько лет, расстались. Она на всю жизнь осталась одна, жила сначала с мамой, потом в одиночестве. Бездетная, к Юре она относилась так, как, наверное, относилась бы к собственному сыну: заботливо, требовательно, с верой в его особое предназначение. И к выбору любимцем профессии отнеслась со всей серьезностью. Она хорошо разбиралась в искусстве и понимала: выбрать творческую профессию, не имея настоящего таланта, значит, сломать себе жизнь. Втайне от Юры она поговорила с руководителем изостудии Олегом Осиным, а потом решила перепроверить его точку зрения, попросила посмотреть Юрины работы опытного художника-педагога Николая Ивановича Лошакова, отца выдающегося русского советского живописца Олега Лошакова. Юра отправился на судьбоносную встречу с папкой акварелей и рисунков под мышкой. Приехал, как положено, разложил все на полу — и сразу почувствовал: художник не знает, что сказать. К тому времени Юра привык к бурной реакции окружающих на свои литературные придумки, на пародии и ранние стихи. Подобного он ожидал и здесь, но вдруг увидел, как художник мнется, подыскивая слова.

— Ну что ж. Хорошо! Вот только тяжеловат гипс у тебя.

А Юра-то видел, что гипс не то что тяжеловат — он просто чугунный.

— Ну… в акварельках получше… Но переходы пока не получаются… Акварель — не рисунок… Ну ничего, через годик приходи, посмотрим, что и как.

Уходил Юра расстроенный. И, конечно, сразу отправился к Ирине Анатольевне. С родителями он вопрос о своем будущем не обсуждал, у него был только один советчик и одно доверенное лицо. Ирина Анатольевна подтвердила его опасения: