Игорь Мартьянов - Слово солдата

И вдруг громкое, неожиданное и невообразимое в этом водовороте людей, машин, оружия:

Враз все притихло. Все затаилось в великом недоумении и страстном предчувствии. Мы растерянно смотрим по сторонам, останавливаем взоры на диковинной машине.

Песня ликующим потоком, горячей волной захлестнула пыльную дорогу, прокатилась над головами нетерпеливых людей, заглушила рев моторов, топот тысяч ног, звон оружия, все звуки войны.

— Ура-а! Ура-а! — грохнуло с такой силой, что задрожало голубое весеннее небо, засмеялось солнце. Взлетели над колонной запыленные пилотки, взметнулось в руках поднятое оружие. Никто не ожидал услышать здесь ликующий голос Катюши. Никто не думал, что в этот яркий солнечный полдень придет она к солдату из тихого Подмосковья, из далекой Сибири, от задумчивых берегов Днепра, от порога родного дома…

Так кому же первому рваться вперед? Кому уступать дорогу? Чье оружие самое сильное, самое нужное там, за голубым горизонтом, куда умчались наши танки с десантом на броне?

— Дорогу машине! Посторонись! Дорогу машине! — сама собой родилась грозная команда, и ей все подчиняются беспрекословно.

А песня льется и льется… В живом коридоре диковинная машина с волшебными колоколами по бокам уходит все дальше и дальше. Все верно, пусть идет первой. Пусть услышат ее голос и там, куда спешим мы день и ночь, без сна и отдыха.

Мы движемся на своей пулеметной тачанке в общем потоке. Грозно уставился в голубое небо притихший «максим». Лента с патронами все время заправлена в приемник. Нет-нет да и приходится вести огонь по засадам фашистов в придорожных перелесках, включаться в скоротечные стычки.

— Эх ты, мать честная! Разбередила Катюша душу. Аж слезу вышибло, — помахивая кнутом, задумчиво говорит наводчик пулемета Манженко. — И надо же, куда забралась…

По обочинам дороги — разбитая, горелая и совсем новая, брошенная немецкая техника. Кое-где на лужайках стоят без горючего самолеты с черными крестами на крыльях.

Проезжаем хутора, проезжаем села. По обе стороны дороги — толпы людей, лес машущих рук, пестрая стена живых весенних цветов.

— Наздар! Наздар!..

Из ведер и глиняных кувшинов, из дубовых кадок и садовых поливалок льется на дорогу холодная родниковая вода, чтобы меньше было пыли под ногами долгожданных братьев. Радугой мелькают в воздухе букеты.

— Наздар! Наздар!..

Мы еще не знаем, что это за слово, но уже поняли, почувствовали сердцем, что его говорят самым близким друзьям, самым желанным гостям.

На лету ловлю большой разноцветный букет, перевязанный голубой лентой с домашней вышивкой. Чей же это подарок? Кто так ловко послал его в нашу пулеметную тачанку? Может, вон та круглолицая, курносая девушка в легком ситцевом платьице? Или та невысокая сухонькая старушка в черном платке по самые глаза? Поди узнай…

Прилаживаю букет на зеленый стальной щит пулемета, и тачанка преображается, становится праздничной.

Однако мы чувствуем, что в общем потоке движемся медленно и можем отстать от своих, идущих где-то рядом. Круто сворачиваем в первый же проулок, и Манженко пускает лошадей рысью. Надо обойти колонну стороной, срезать угол, выскочить вперед. Петляем по кривым переулкам, выезжаем на обширный выгон, заросший ярко-зеленым и мягким ковром молодого спорыша.

— Смотрите, кто-то просит остановиться, — показывает подносчик патронов Вася Ищенко на боковую пустынную улицу.

К нам наперерез бежала женщина в светлом платочке, повязанном под подбородком, в длинной темной юбке и настойчиво махала рукой. Одну руку держала под голубым цветастым передником.

— Иван, придержи лошадей. Что-то, видать, случилось.

Женщина, похоже, бежала издалека. Вот уже видно ее бледное уставшее лицо, слышится частое дыхание.

— Что это у нее в левой руке? — первым обратил внимание осторожный Манженко. — А вдруг — граната…

Все смотрим на женщину. А у нее и в самом деле бугрится что-то в руке под передником увесистое, непонятное и подозрительное.

— Вот сейчас шарахнет… — шепчет Иван не то в шутку, не то всерьез. — И это под самый конец войны.

Женщина (ей было лет тридцать) подбежала к тачанке и, переводя дыхание, минуту молча смотрела на нас широко открытыми глазами. А потом заговорила что-то быстро, прерывисто. Мы ничего не могли понять, но слушали, не перебивая. А женщина вдруг поочередно прикоснулась к каждому из нас, перекрестилась, улыбнулась застенчивой, кроткой улыбкой и молча подала из-под передника большой глиняный, облитый голубой глазурью кувшин красного домашнего вина.

Да, мы еще не знали ни одного слова по-словацки, чтобы поблагодарить незнакомку за подарок. Видать, на минуту оторвавшись от тяжелого и бесконечного крестьянского труда, издалека прибежала она, чтобы увидеть братьев-славян, убедиться — не сон ли это? И угостить долгожданных гостей чем бог послал.

Впрочем, одно слово мы уже знали. Вернее, догадывались, что оно хорошее, идущее от самого сердца. Я поднял тот кувшин с вином и за всех своих товарищей радостно закричал:

— Наздар!

Победа! На этот раз мы уже всерьез поверили, что войне пришел конец. Оглушило тишиной. Обуяло каким-то трепетным волнением, ожиданием чего-то необычного, неизведанного, необыкновенно желанного и дорогого. По ночам, сквозь сон, заслышав шорох, мы все еще судорожно хватались за оружие, готовые ко всему. А потом затаишь дыхание, прислушаешься, и теплая волна захлестнет сердце — да ведь все кончено, победа! Днем возбужденной толпой ошалело суетимся по широкой лесной поляне, впервые за многие годы не зная, что делать. Зарокочет над лесом самолет, и враз опустеет лужайка, и чей-то тревожный голос заученно крикнет:

— Возду-ух!

Минута напряженной тишины, и лес сотрясет оглушительный… хохот. Чего прячетесь, зачем рассредоточиваетесь, чудаки? Война-то закончилась! Чей же может быть самолет, кроме как наш?

В настоящую, истинную победу поверили не сразу потому, что один раз уже ошиблись.

В тот ясный майский полдень густая цепь стрелкового батальона настороженно шла по ярко-зеленому клеверному полю. Вокруг буйствовала весна. Басовито гудели под ногами толстые шмели. В небе заливались жаворонки. Ласкало натруженные плечи еще не жаркое солнце. Родниковой рекой вливался в грудь настоянный хмельным разнотравьем встречный ветерок.

А впереди, в низине, притихло, затаилось небольшое селение. Ярко краснеют среди молодой зелени высокие черепичные крыши. Широкой прямой лентой белеет пустынная улица. Подозрительно темнеют окна-бойницы под высокой иглой древнего костела. Что ожидает нас впереди? Как встретит околица этого очередного на нашем пути населенного пункта?