Игорь Мартьянов - Слово солдата

Наутро передовой отряд вышел к реке Пилица. Кругом тишина, словно и войны нет. Подходящего для переправы танков моста поблизости не оказалось, а надо спешить. Сравнительно глубокую и широкую, скованную непрочным льдом реку преодолевали по дну. Место форсирования указал один из местных жителей. Он же сообщил, что накануне на противоположном берегу проводились большие земляные работы, однако немецких войск там мало.

Первым на тот берег переправился средний танк. Уровень воды местами доходил почти до погона его башни, но все обошлось. Машину несколько раз заносило в сторону, она теряла принятое направление движения, но тут же выправлялась. Хорошо, что дно оказалось не очень илистым. А одна из тридцатьчетверок все-таки сбилась с курса. Быстро раздевшись, танкисты не раздумывая погрузились в ледяную воду, чтобы закрепить и удлинить буксирные тросы.

Но даже в спокойной обстановке нелегко вытащить танк при таком застревании. Вот тут-то и сказались несколько большая, по сравнению с тридцатьчетверками, устойчивость наших тяжелых машин, отличная работа танковых переговорных устройств и, конечно же, высокое профессиональное мастерство механиков-водителей Михаила Иванова и Алексея Ещенко, которым пришлось выручать застрявших. Но и они, конечно, не остались сухими… Пришлось по нескольку раз переправляться через реку туда и обратно, а волны местами перекатывались через крышу корпуса танка. Видно только, как из воздухоотвода вентилятором выбрасываются водяные брызги, ну да ничего — лишь бы в двигатель вода не попала.

— Как, Михаил, — спрашиваю Иванова, — сухой?

— Где там, — отвечает, стуча зубами. — Сижу в воде, как рыбка в аквариуме…

Но приказ надо выполнять — отдыхать и сушиться некогда.

Твердая решимость командира отряда в сочетании с самоотверженностью экипажей обеспечили успех этой трудной переправы. Мы уже на западном берегу Пилицы, выиграно время, а это — главное.

Подготовленные противником глубокие траншеи для личного состава и укрытия для боевой техники и вооружения необозримо тянулись вдоль берега и в глубину. Вне всякого сомнения, гитлеровцы рассчитывали задержать на этом рубеже продвижение советских войск. Рассчитывали, да не рассчитали — мы преодолели эти оборонительные сооружения без особого труда, так как немногочисленные саперные подразделения, охранявшие их, не могли оказать нам сколько-нибудь заметного сопротивления.

И все же без потерь не обошлось: на шедшем впереди танке автоматной очередью был ранен один из десантников. Остановились. Товарищи раненого быстро обнаружили и привели к машине стрелявшего — гитлеровского ефрейтора-сапера. Тот, дрожа от страха, бормотал что-то несвязное — похоже, просил о пощаде. Попробуй тут проявить гуманность или призвать к ней возбужденных перестрелкой, давно не спавших и смертельно уставших людей, тем более, что ранение нашего десантника оказалось очень тяжелым, а что делать с пленным — неизвестно. И все же мы отпустили его на все четыре стороны… А сами — снова вперед, только вперед!

Вечером 17 января передовой отряд остановился на опушке леса в двух-трех километрах восточнее небольшого города Жгув (на ближайших подступах к Лодзи). По показаниям спидометра нашего танка мы установили, что за последние сутки пройдено сто три километра. Золотился закат, на фоне которого как-то особенно красочно вырисовывались медноствольные красавицы сосны и стройные, нарядные, словно невесты, голубые ели. Остановились только затем, чтобы осмотреть машины, дозаправить топливные баки, кое-что отрегулировать, да еще требовалось самим подкрепиться — за целый день макового зернышка во рту не было. К этому времени в 4-й роте остались на ходу только два танка — наш и Дмитрия Мамонтова. Остальные вышли из строя по различным причинам (безвозвратных потерь, правда, не было). Пользуясь передышкой, экипаж Мамонтова решил заменить на машине поврежденные траки; Морозов и Штомпелев тут же подключились к работе своих товарищей.

Вскоре возвратилась разведка, ходившая в сторону Жгува. Подполковник Рывж сразу же поставил задачу командирам подразделений, те довели ее до своих подчиненных.

— Атакуем город, будьте готовы к встрече с сильным противником, — спокойно объяснил нам Игленков.

И снова команда: «Вперед, в атаку!»

А экипаж Мамонтова, не успевший заменить поврежденные траки, стоит у машины в растерянности.

— Завершайте и догоняйте! — приказал ротный.

Танки с десантом на бортах врываются в ночной город, через который отходят к Лодзи разношерстные колонны гитлеровцев. Закипает горячий уличный бой. С ходу, не задерживаясь, ведут огонь тридцатьчетверки. Мы вот так же, с ходу, стрелять не можем. Мой танк остановился на перекрестке, в разрыве одной из немецких колонн. Повернув башню вправо, осколочными снарядами открываем беглый огонь прямо в беспорядочное скопление танков, бронетранспортеров, орудий и автомобилей, усиливая панику среди метавшихся в темноте фашистов. Последовали удары вражеских снарядов и по нашему танку. Огонь оправившихся от неожиданности гитлеровцев становится все более точным. Решаю укрыться за ближайшим домом, но машина — ни взад, ни вперед.

— Танк неуправляем! — кричит Иванов. — Что делать?

— Глуши двигатель, — отвечаю. — Выясняй неисправность.

Не прекращая огня, наспех организуем круговую оборону, расположив десантников метрах в двадцати от машины. Передали им снятый с танка курсовой пулемет и несколько гранат.

В соответствии с выполняемой задачей передовой отряд ушел вперед, а наш экипаж с горсткой автоматчиков остался в наводненном противником городе. О том, чтобы оставить потерявший подвижность и обстреливаемый танк, не может быть и речи. Советуемся с Петром Яковлевичем, кого послать для связи с Дмитрием Мамонтовым: помощь его экипажа, пусть даже несколько запоздалая, пришлась бы как нельзя кстати. Но танк Мамонтова неожиданно появился сам и сразу же вступил в бой.

— Теперь живем, — весело сказал Петр Яковлевич. И тут же передал Дмитрию: — Молодцы! Мы — «на якоре». Стоять до конца!

— Остаемся на месте! — перейдя на внутреннюю связь, твердо заявил Игленков.

Но мы и без того знали, что так и будет: сейчас не до эвакуации нашей машины в какое-либо укрытие, да и вряд ли можно найти другое место, столь же удобное для наблюдения и ведения огня. Молчим — слова ротного восприняты как приказ.

Напряжение не уменьшалось. Ограниченный обзор и неясность обстановки усугубляли отчаянность нашего положения, хотя оно и не было безвыходным. Ясно одно: выстоять или умереть — третьего не дано.

Бой то несколько затихал, то разгорался с новой силой. Наша машина получила дополнительные повреждения, подбит был и танк наших товарищей. Погибли капитан Игленков и старший лейтенант Мамонтов, наблюдавшие за происходящим из открытых люков. Какая вынужденная неосторожность!.. Но живы израненные машины, их экипажи продолжают вести огонь. Ответственность за их судьбы в этой критической ситуации легла на меня. Чувствуя серьезность положения, мои друзья как бы утроили свои силы.