Пётр Панч - Голубые эшелоны

— Пан сотник, вас зовет пан атаман! — крикнул еще издали казак.

Командир дивизии атаман Лизогуб мерил шагами комнату, как лунатик. В руке он держал записку, только что полученную из штаба командования. За окном падал мокрый снег, улицы были покрыты грязью, по ней не ходили, а казалось, ползали серые, безликие фигуры. Он наблюдает их уже не первый день, но сегодня среди них какая-то тревога: почти все движутся в одну сторону, к площади. Записка начинает вздрагивать в руках атамана. На пороге Петро Тиша.

— Вы меня звали, пан атаман?

Атаман Лизогуб выделялся среди прочих командиров дивизии интеллигентностью, мягкими чертами лица, подчеркнутой опрятностью и культурой. Это и привлекло к нему Петра Тишу с самых первых дней. Атаман тоже относился к нему более благожелательно, чем к другим. Часто вызывал к себе и за стаканом чая вел с ним долгие беседы на исторические темы, но говорил только по-русски. Стороной Петро слышал, что у Лизогуба были на Полтавщине обширные имения и что крестьяне сожгли всю господскую усадьбу в первые же дни революции. Лизогуб об этом никогда не вспоминал, но в беседах с Петром постоянно заговаривал об исторических традициях, которые, мол, разрушает революция. Был он неплохой эрудит, умел внушить свою мысль.

Так шло, пока армия Директории не начала разваливаться. Теперь Лизогуба трудно было узнать. Похудел, осунулся, стал злым и жестоким. Только сотник Тиша все еще оставался у него как бы доверенным лицом.

— Вы знаете, в чем дело? — круто повернулся к нему атаман.

Сотник Тиша апатично бросил на стол мокрую папаху и тоже посмотрел в окно.

— Этого следовало ожидать, пан атаман.

— Чего именно?

— Говорят, что это по вашему приказанию тифозных больных оставили в селе, где ночевали в последний раз.

— Нам нужно думать о живых.

— Крестьяне выбросили их на улицу, и они приползли за нами. Босые и голые.

Атаман быстро глянул в окно: казаки уже группами шли на площадь.

— Говорите, выбросили? Вы мне морочили голову классовым расслоением, а тут мужик мужика выбрасывает на улицу. Вот вам и расслоение!

— Мы для них — враги. Враги своим! Это страшнее всего, пан атаман.

— Волка бояться… Значит, черная рада? [16] Черная рада (историч.) — собрание рядовых казаков без участия старши́ны. — И он кивнул на площадь.

— Лишь бы не хуже.

— Вот какое настроение?

— Дайте только им вырваться из этого чертова кольца, ни одного не увидите.

— Это нужно предупредить.

— Как?

— Оторваться от противника.

— На раскованных лошадях и с босыми людьми?

Атаман вдруг побагровел:

— Хоть на карачках!

От удара кулаком по столу зазвенел стакан с недопитым чаем, подпрыгнуло блюдечко, полное окурков. Сотник Тиша невольно вытянулся в струнку, и на его грустном лице сразу проступила тупая покорность. Атаман даже отвернулся, вспомнил, должно быть, каким он впервые увидел этого молодого человека — волевое лицо, независимость мыслей, твердый взгляд на события. Понравилась и его лихость. Тогда перед ними были части не Красной, а деникинской армии. Дивизия Лизогуба остановилась на ночлег в селе Германовке, на Киевщине. Тут же к их дивизии примкнул какой-то безымянный отряд. Пехота и артиллерия расположились по одну сторону пруда, а все обозы — на другой стороне.

Ночью Тиша долго не мог заснуть. После того как на петлюровскую армию напали деникинцы, ему полегчало. Теперь его служба в армии снова оправдывалась исторической необходимостью: бороться с провозвестниками «единой неделимой». А дальше? Дальше мысли почему-то возвращались к родному дому, к жене, к ребенку. Где-то послышалась музыка. Далеко, но звуки оркестра становились все отчетливее, и наконец Тиша различил уже и мотив. Играли марш «Черные гусары».

Бодрые звуки оркестра невольно вызвали у него улыбку: давно он не слыхал музыки. Но вслед за тем по спине пробежал озноб. Откуда оркестр? Чей оркестр? «Черные гусары»! Гусары? Он окинул взглядом солому, на которой вповалку спали казаки. Кроме него, никто больше не пошевельнулся. Не слышат! Тиша выбежал из клуни. Часовой, обняв винтовку, громко сопел носом.

Только на рассвете хватились и обнаружили — ночью бесследно пропал весь обоз. Крестьяне не могли объяснить толком, что случилось. Кто-то пришел с оркестром и погнал обоз на Васильков. Деникинцы были еще за Днепром. Значит, кто? Красные! Но Тиша настойчиво утверждал, что это были деникинцы.

— Почему вы так думаете? — допытывался атаман дивизии.

— «Черные гусары»! Марш! Я слышал отчетливо.

— Так-с, — проговорил наконец атаман, уставясь в землю. — «Черные гусары». Жалко обоза, но ничего не поделаешь. Значит, деникинцы. — И он почему-то вздохнул, глубоко и печально.

— А я думаю, красные, — сказал предводитель безымянного отряда, черный, как жук. И фамилия у него была — Жук. — Откуда тут взяться деникинцам?

— «Черные гусары»? Их еще можно нагнать!

Днем наконец все прояснилось. Возвратились трое обозных, и у каждого справка на руках: «Марковский полк. 2-й эскадрон. Первого сентября 1919 года (такой-то) отпускается домой из армии по демобилизации». А на словах приказ офицера: «Больше к своим не возвращаться».

— Целый эскадрон. Они и сами не надеялись встретиться с нами.

— Можно живьем забрать. Вон в том селе!

— Где? — поспешно спросил Жук.

Атаман Лизогуб молчал. На вожака отряда поглядывал искоса и недружелюбно. Его хлопцы, как потревоженный муравейник, уже подходили ближе, наводя страх своим диким видом даже на расхристанных казаков. В это время на дороге появился трубач с белым флагом. За ним на белом коне капитан в черном френче с «адамовой головой» на рукаве и еще двое всадников. Они остановились на пригорке. Навстречу им выехали, любезно улыбаясь, атаман Лизогуб и все командиры полков. Позади охал на пузатой кобыле предводитель повстанцев, волосатая грудь его выглядывала из распахнутой рубахи.

Капитан иронически кривил губы.

— Наши требования кратки, — объявил он, — складывайте оружие!

— А это видал? — перебил его Жук, тыча рукой за переднюю луку.

Капитан оскорбленно пожал плечами и развернул лист бумаги.

— Вам известен приказ генерала Деникина по Южной армии? Нет?

Атаман Лизогуб спросил:

— Допустим, мы сложили оружие, а дальше? Не забывайте, тысячи отдали жизнь!

— А остальные вступают в нашу армию. Кто не желает — может расходиться по домам.

— А Украина? — выкрикнул Тиша из задних рядов.

— Украина? О такой мы не слыхали. А Малороссия остается на месте! — насмешливо ответил капитан.

— То есть — никакой Украины?

— А вы видели ее до революции? Была матушка-Россия.

— Единая неделимая! — проговорил кто-то вызывающе.