Пётр Панч - Голубые эшелоны

— Как кому взглянется. Зайдите ко мне, потолкуем.

Повернулся и твердо зашагал дальше.

Однако Тиша уже знал: и походка, и спокойное выражение лица лишь для виду, а на самом деле атамана тоже грызет какая-то неотвязная мысль; только мысли у них далеко не одинаковы. Вот и сейчас, явившись по вызову, Тиша прочел в его лице растерянность и даже удивился, но через минуту атаман стоял перед ним точно закованный в панцирь.

— Сколько из вашего дивизиона сбежало тогда в Черном Острове?

— Казаков много, а еще больше старшин. Эти — в Польшу. Даже государственный инспектор.

Атаман надкусил конец сигареты и выплюнул под ноги.

— Это доказывает, что нам нужно как можно скорее пробираться на Полесье.

— Чтобы ближе было бежать в Польшу?

Атаман нахмурился, но тона не менял.

— Забьемся в глухие углы, а весной как снег на голову… Красным будет не до нас, а может, их к тому времени совсем прикончат деникинцы.

— А мы своих и без деникинцев потопим в болотах.

— Почему? У Шепетовки поляки будут и дальше соблюдать нейтралитет.

— Пока не перебежит остаток наших командиров. Извините меня, пан атаман, — робко улыбнулся Тиша. — Мы уже поумнели. Все это — такая же утопия, как признание Европой нашей независимости, как слепящие лучи, которыми приманивали неразумных. Такая же утопия, как переговоры с деникинцами, — они и на порог нас не пустили, — как сотни других выдумок, которыми заставляли тысячи доверчивых, немудрящих мужичков погибать, воюя и с поляками, и с белыми, и с красными. Ради чего? Чтобы в конце концов очутиться в каких-то болотах и потихоньку вымирать от тифа? Нет, пан атаман, наша песенка спета!

Атаман Лизогуб наморщил лоб, заложил руку за борт френча.

— С чьего голоса поете, пан сотник? Тур тоже мне что-то такое плел.

Тур — командир второго полка.

Тиша покраснел. Ему хотелось крикнуть: «Что ж, Тур, может, и прав. Каких только мерзавцев не тащили мы за собой, пока они не драпанули за рубеж. А ведь они нас направляли! Они нашими руками надеялись вернуть себе имения, из которых их выгнал народ. И правильно сделал!» Но что до того Лизогубу, когда он и сам таковский. Глядит, точно насквозь прошивает электрическим током. От этого взгляда у Тиши всегда слабела воля, и он только сказал:

— Пан атаман, это не чужие, а мои собственные мысли. Разве не понятно, что, если мы по доброй воле вскочим в новое окружение, Пинские болота в один прекрасный день станут для нашей армии подлинной Сциллой и Харибдой? И это интуитивно чувствуют казаки. Вы сами знаете, что влияние атамана Тура на них очень велико, и своими лозунгами на нынешней «черной раде» он может положить конец этой бесславной эпопее. Тифозные — только предлог!

С каждым его словом лицо атамана все больше омрачалось. Он понимал опасность задуманной операции, но, как незадачливый картежник, видимо, решил уже идти ва-банк.

— Вы преувеличиваете опасность, пан сотник. Вся сволочь уже выветрилась из армии. А тех, кому пришла охота стать красным генералом, мы сумеем унять.

— Так, как сегодня?

— Что вы подразумеваете?

— Стрельбу на станции.

Атаман быстро отвернулся к окну.

— Знаете, по ком стреляли?

— По ком? — потянувшись к окну, бесстрастно спросил атаман.

Тиша сгреб со стола папаху.

— По нашей же делегации, которая ездила в Москву. Вы пойдете на собрание? Там об этом будут спрашивать.

— Не собираюсь.

— А я пойду. Мы ведь умеем только умирать, а за что?

— За Украину!

— И галичане за Украину, а перекинулись к Деникину. И красные за Украину! Выходит, нет единой Украины?

В комнату вошел ординарец атамана.

— Архипенко, за что ты воюешь? — спросил его атаман.

— Затем, чтоб домой вернуться, пан атаман!

— Не зачем, а за что?

— Прежде так сапоги давали, а теперь… — И он указал на свои опорки.

— Чего пришел? — уже сердито спросил атаман.

— Сказывают, митинг или рада какая-то.

— И ты туда же… Кликни мне комдива!

С ординарцем вышел на улицу и Тиша. Он морщил лоб: стрелять по своим? Ведь они даже и в Москву поехали, может быть, не по своей воле? Так кто же теперь пойдет за такими командирами в Пинские болота? Пойдут! Под страхом наказания пойдут. Как овцы сбиваются в кучу, видя опасность. И лизогубы это понимают. Понимают, и не страшатся ответственности за приказ стрелять по своей делегации, лишь бы только она не раскрыла глаз казакам!

Эти строки сами сложились у него в голове, хотя он никогда не был поэтом.

О завтрашнем дне Тиша боялся думать. Он знал настроение атамана Тура и многих казаков, не знал только содержания записки, которую атаман Лизогуб вынул теперь из бокового карманчика френча и перечитал еще раз:

«Атаман Тур мутит голытьбу. Репрессии могут вызвать нежелательные последствия. Лучше дать им возможность поскорее покинуть нашу среду. Головной атаман С. Петлюра отзывается одобрительно о вашей дивизии и надеется, что вы убережете ее от красной заразы… Любар, 30 августа 1919 года».

Не приходилось долго раздумывать, чтобы понять, что Директория ужо перебазировалась в жалкий городишко на Житомирщине. В другой раз это обеспокоило бы Лизогуба, но известие о том, что сам головной атаман возлагает надежды на его дивизию, на какое-то время заслонило все прочее.

— Архипенко, куда тебя черт унес? Позови мне комартдива. Живо!

Атаман не успел еще раз пробежать глазами записку из штаба главнокомандующего, как командир легкого артдивизиона уже появился в комнате. За обвислые щеки, короткий нос и выпученные глаза его прозвали бульдогом.

— Ну, пан Бурчак?

Бурчак молча моргал глазами.

— Результаты, результаты? — раздраженно допытывался атаман Лизогуб. — Вы были на станции, когда стреляли по делегации?

— Был, пан атаман. И сам стрелял.

— Не было казаков, что ли?

— Не хотели!

— ??

— Потащился назад, к своим большевикам.

— Кто?

— Поезд с делегацией.

— Что на площади делается?

— Митингуют, пан атаман. Тур заявил, что пора кончать. Говорит: «Иду к красным. Я, говорит, спрашивал повсюду, от Киева до Могилева, и теперь знаю, — только с красным знаменем нас примет народ». А гайдамакам это — как салом по губам. Чуть не побили командарма. Говорят, должен прибыть и сам головной атаман Петлюра, но только, пожалуй, лучше не показываться. Против правды не попрешь.

— А ваш дивизион?

Бурчак заморгал глазами и полез в карман за платком.

— Как ваши казаки? — повторил вопрос атаман.

— Чтоб очень, так нет. А вообще, не так, чтобы и нет. Хотя, с другой стороны, это еще слава богу.

— Вы знаете, что ваш начальник артиллерии скрылся?