Уолтер Айзексон - Бенджамин Франклин. Биография

Франклин продемонстрировал разум и решительность: он стелил мягко, но жестко было спать. Для человека, обычно не любящего произносить речи, это было самое длительное ораторское выступление в жизни. Он сделал свое дело не столько за счет красноречия, сколько благодаря настойчивости, с которой все время возвращал дискуссию к реалиям, сложившимся в Америке. Как вспоминал сам Франклин, даже один из его твердолобых оппонентов-консерваторов заявил позднее, что «с того дня он полюбил меня за воодушевление, с которым я защищал мою страну». Прославившийся в Англии как писатель и ученый, он был признан теперь лучшим американским оратором. По сути, он стал также послом Америки в целом; помимо интересов Пенсильвании, он начал вскоре представлять интересы Джорджии, а затем Нью-Джерси и Массачусетса.

В Филадельфии его репутация была полностью восстановлена. Его друг Уильям Страхан, отправив копию протокола заседания парламента Дэвиду Холлу для публикации в Америке, немало тому способствовал. «Этому протоколу, — писал Страхан, — более чем чему-либо еще мы обязаны быстрой и полной отменой одиозного закона». С военной баржи, окрещенной «Франклин», прогремел салют, а в тавернах предлагалась бесплатная выпивка и угощение всем, кто прибывал со свежими новостями о триумфе над Англией. «Ваши враги наконец-то начали стыдиться своих грязных инсинуаций и признали, что колонии в долгу перед вами», — написал Чарльз Томсон [271].

Выигранная дипломатическая баталия заставила Франклина вспомнить о добродетелях его жены, оставшейся дома, или хотя бы почувствовать себя виноватым за пренебрежение ею. Экономность Деборы и ее уверенность в собственных силах стали символами способности Америки пойти на жертвы, но не платить несправедливый налог. Теперь, когда налог был отменен, Франклин вознаградил ее, отправив домой несколько подарков: четырнадцать ярдов атласа «помпадур» («по цене одиннадцать шиллингов за ярд»), две дюжины перчаток, шелковый халат и нижнюю юбку для Салли, турецкий ковер, сыры, штопор и несколько скатертей и занавесок, которые, как он вежливо информировал жену, были выбраны миссис Стивенсон. Письмо, сопровождавшее эти дары, гласило:

Моя дорогая детка, так как закон о гербовом сборе наконец отменен, я хочу, чтобы ты имела новые вещи, которые я не посылал раньше, так как знал, что ты не захочешь выглядеть более нарядной, чем твои соседи, если только твоя одежда не будет изготовлена твоими руками. Если бы торговля между двумя странами была полностью прекращена, то мне было бы приятно вспоминать, что однажды я был одет с головы до ног в шерсть и лен, сотканные моей женой, что я никогда в жизни не был более горд каким-либо другим нарядом и что она и ее дочь в случае необходимости могли бы изготовить все это еще раз.

Возможно, весело замечал он, какие-нибудь сыры еще останутся, когда он вернется домой и насладится ими. Но хотя в период борьбы за отмену закона ему перевалило за шестьдесят и его миссия в Англии казалась завершенной, Франклин не был готов возвращаться. Вместо этого он планировал провести лето 1766 года в поездке по Германии со своим другом врачом Джоном Принглом [272].

Письма Деборы мужу, какими бы неуклюжими они ни были, передавали и ее силу, и ее чувство одиночества. «Я не принимаю участия ни в каких развлечениях. Я сижу дома и тешу себя надеждой, что следующий корабль привезет мне письмо от тебя». Она сообщала, что справляется с тяжелыми мыслями, вызванными его отсутствием и политической ситуацией, занимаясь уборкой дома, и что старается (возможно, в соответствии с его инструкциями) не надоедать ему своей озабоченностью вопросами политики. «Я написала тебе несколько писем, по одному почти каждый день, но не смогла удержаться, чтобы не сказать несколько слов о государственных делах, и поэтому уничтожила их и начала писать снова, затем опять сожгла написанное, и так далее». Описывая их недавно достроенный дом, она сообщала, что еще не развесила его картины, потому что боялась вбивать в стену гвозди без его одобрения. «Большая разница между тем, когда муж дома и когда он в отъезде, а поскольку каждый боится сделать что-то не так, то все остается недоделанным».

Его ответные письма были обычно деловыми, он концентрировался главным образом на вопросах обустройства их дома. «Я хотел бы присутствовать при завершении работ на кухне, — писал он. — Полагаю, ты плохо представляешь себе, как лучше ее оборудовать, а мои идеи, как следует выводить пар, запахи и дым, я не могу объяснить тебе на словах». Он составил подробные инструкции, как покрасить каждую комнату, и время от времени упоминал о своем окончательном возвращении домой. «Если железный котел еще не установлен, то оставь все как есть до моего возвращения, когда я привезу более практичный медный» [273].

В конце 1766 года завершилось его восемнадцатилетнее партнерство с Дэвидом Холлом в печатном бизнесе. В их расставании присутствовала нотка взаимного недовольства. Холл стал менее активно использовать страницы «Пенсильванской газеты» для атак на владельцев колонии, и двое друзей Франклина помогли ему найти новую типографию и вернуть газете прежнюю направленность. Холл рассматривал это решение как противоречащее духу их партнерского соглашения, даже несмотря на то, что срок его действия уже истек. «Хотя вам и не воспрещается и дальше иметь отношение к печатному бизнесу в этом месте, во многом именно так это и следует понимать», — писал он с некоторым сожалением.

Франклин ответил ему из Лондона, что новая конкурирующая типография была «введена в действие без моего ведома и участия, и я впервые узнал о ней, прочитав рекламное объявление в вашей газете». Он выразил свое глубокое уважение к Холлу и заявил, что не имел с ним политических или редакционных разногласий, хотя некоторые его политические союзники считали иначе. «Я никогда не причислял вас ни к одной партии, и так как вы никогда не порицали меня за то, какой стороны я держусь в политических делах, то я никогда не осуждал вас за то, что вы не делали того же самого, веря, что каждый человек имеет и должен иметь свободу суждений в такого рода делах».

Но он счел нужным добавить, что теперь, когда исходное соглашение перестало действовать, ему не возбраняется вступать в конкуренцию. «Я не мог предвидеть восемнадцать лет назад, что в конце этого срока стану настолько богатым, что смогу жить, не занимаясь бизнесом». Далее он выразил скрытую угрозу, замаскированную под совет, заявив, что получил предложение стать партнером в конкурирующем бизнесе, но решил не принимать его до тех пор, пока Холл будет делать чуть больше того, что он, по мнению Франклина, обязан делать. «Надеюсь, что у меня не будет причин пойти на такой шаг, — говорил он о возможности объединения с конкурентом Холла. — Я знаю, что имеется весьма приличная сумма, которую должны мне мои заказчики, и надеюсь, что вами будет возвращено мне еще намного больше денег, чем вы рассчитываете». Если так, писал Франклин, то эти деньги вместе с его собственными доходами позволят ему уйти на покой. «Мои средства будут достаточно большими, особенно с учетом того, что я не склонен тратить много. В этом случае у меня не будет намерения вновь заняться печатным делом» [274].