Тьери Шеврие - Путешественник из провинции Бос

Пролог закончен, мы вновь возвращаемся на ферму Булассо восемнадцать лет спустя. Бинье теперь пятьдесят; его сыновья Леон и Жан стали мужчинами. Весна, и название первой части, «Любовь в полях», говорит само за себя. Весеннее «опьянение» охватывает и людей и животных. Мэтр Бинье рассматривает скотный двор, на котором повсюду совокупляются его сгорающие от страсти обитатели. Приезжает Леон, и между отцом и сыном происходит следующий разговор:

«Знаешь ли ты, что все это значит, что все они делают? — спросил мэтр Бинье.

— Черт возьми, папаша! Детей делают, — сально усмехнулся Леон.

— Погоди с этой ерундой, подумай-ка получше. Здесь делаются деньги, сынок. Слышишь: много мелких монет, сложив которые я получу золотые луидоры, а уж из тех получатся красивые тысячные купюры… Эй! Старайтесь получше, звери папаши Бинье! Наддай! Наддай крепче! Дайте мне побольше монет! Золотых луидоров!.. Хрустящих бумажек… А ты, парень, запомни раз и навсегда и этим руководствуйся: на земле есть только одна ценность — деньга, и в сравнении с ними сама земля ничего не стоит!

— Так любовь или деньги? — спросил Леон, которому на следующий день после праздника хотелось запросто поболтать со своим отцом, видевшим в нем до сих пор лишь несмышленого ребенка.

— Любовь! — прервал его фермер, скорчив презрительную гримасу. — Называй это любовью, если хочешь, — указал он широким жестом на животных, утомленных любовной битвой и задыхавшихся от палящего солнца.

— Вот это по мне, папаша! С девицами, с бабами, без выбора, часто и где придется — вот что такое для меня любовь!

— Ах ты, чертов сопляк, — сказал, громко смеясь, фермер. — Попомни мое слово — быть тебе без денег… Но ты прав! Что толку шуметь, ожидая, пока ты женишься.

— Ох! Как можно позже…

— А надо быть половчее и в супружницы взять денежный мешок, да так, чтобы добро наше ко всяким там двоюродным не ушло.

— Ну и тоска эта женитьба!

— Это верно! Кроме денег, в жизни больше-то ничего забавного и нет…»

Вслед за тем атмосфера накаляется. Приходит сторож охотничьих угодий мэтра Бинье и сообщает: молодая женщина, парижанка, которая недавно поселилась на месте бывшей фермы Тюрне, где некогда жили супруги Бурден (несчастные родители «малышей»), охотится на землях господина мэтра!

«— Да ее нужно наказать! — закричал Жером Бинье, возмущенный подобной наглостью.

— Погоди, отец. Я сам с ней управлюсь, — усмехнулся Леон. — Нет лучшего средства заставить ее заплатить натурой…»

Но незнакомка — редкостная красавица. Она ведет себя так, что хваленое крестьянское красноречие Леона выглядит жалким, а сам он безумно ею увлекается. Надо сказать, что молодая женщина необычайно чувственна, ничего подобного еще никогда не выходило из-под пера Буссенара. Это настолько необычно и уникально, что мы решили полностью привести следующую сцену, в которой Юбер, управляющий фермой, является в комнату своей хозяйки (ее зовут Аннет) для доклада…

«Юбер поклонился принужденно, но очень почтительно, робко шагнул на огромный ковер, покрывавший паркет, и остановился перед кроватью, на которой, свернувшись клубком, лежала молодая женщина. Затем он пробормотал глухим голосом, выговаривая ужасно вульгарно:

— Здравствуйте, мадам; явился по вашему приказанию.

— Здравствуй, дружок; что у тебя новенького?

— Простите, мадам… я только хотел сказать вам о спаривании животных, лошадей, свиней, не в обиду вам будет сказано…

— Хорошо!.. хорошо!.. Вас это, видно, занимает… Но не будем больше говорить об этом…

Эти несколько слов, возбуждающе мелодичных, произнесенных с самыми вкрадчивыми интонациями, разом оборвали тираду парня. Каждый знает, как трудно дается красноречие крестьянину, у которого слово опережает мысль до такой степени, что малейшая остановка в его повествовании — и он уже позабыл даже то, что ему еще осталось сказать.

Юбер, который заранее приготовил свое маленькое выступление, оказался сбит с толку. Он энергично поскреб в затылке, помотал головой, подвигал губами и еле слышно пробубнил сквозь зубы, стараясь не растерять остатки слов, словно те школьники, что, не успев произнести одно предложение, уже приступают к следующему:

— …Лошади… свиньи, не в обиду вам будет сказано…

В то же время он бросил быстрый взгляд лихорадочно горящих зеленых глаз на плечи и обнаженные руки молодой женщины, чьи роскошные скульптурные формы выступали из сильно декольтированной вышитой сорочки.

Не выставляясь напоказ, но и не скрывая своей полуобнаженности, она вела себя с наивной неосторожностью ребенка. Для нее, как и для всех дам конца прошлого века, слуга не являлся мужчиной, даже если у него было гордое лицо галльского воина.

Она терпеливо ждала повторения доклада. Молодая, полная свежести, огня и здоровья, она принадлежала к той категории с виду худых женщин, которые и в шестьдесят выглядят на тридцать.

Ее полуприкрытые веки обрамляли длинные коричневые ресницы, блестевшие словно шелк и на мгновение открывавшие огромные серые глаза, зрачки которых окружала более бледная радужная оболочка, отливавшая сталью, что придавало глазам волнующую четкость.

Ни единой морщины не было на ее атласной коже, на лбу греческой статуи, обрамленном роскошными светлыми волосами, чуть вьющимися, закрученными на уши в две тяжелые пряди. Ее кожу можно было бы сравнить — сравнение устаревшее, но точное — с розами и лилиями, такая она была нежная — как кожа ребенка. Нос прямой и тонкий, немного коротковатый, иногда забавно подергивался, напоминая подергивание усов кота, завидевшего бутылку с молоком.

Рот был одновременно восхитительным и волнующим. Две чувственных губы, сочных, неистово-красных, карминных, как живая плоть, разрезала белая полоска зубов, приоткрывая в улыбке белоснежные резцы, острые, напоминающие зубы дикого зверя. Да, дикого зверя, одного из тех хищников, молодых, прекрасных и беспощадных, всегда жаждущих живой дичи, любящих полакомиться трепещущими внутренностями, сердцем, мозгом и никогда не насыщающихся.

В самом деле, эта молодая женщина напоминала кошку своими огромными глазами, кроваво-красными губами и манерой, с которой она облизывала свои губы кончиком язычка, острым и чувственным. Это было создание странное, загадочное, с отливающими сталью глазами, с жестоким смехом, готовым обернуться гримасой, с белокурыми волосами, волнующими, струящимися, слегка вьющимися на затылке, — и неотразимо возбуждающее своими белоснежными плечами и грудью, горделиво выступающей из полупрозрачной ткани, которая неясно обрисовывала контуры ее тела.

— Ну что ж, Юбер, вы были кратки, — сказала она своим мелодичным голосом.