Юрий Папоров - Рыбка из «Аквариума»

Петр внезапно подумал, что он напрасно оказался в этом зале. Но продолжал внимательно слушать.

Историки Рощин и Василенко, оба сотрудники ИМЛ, осудили Сталина. Первый сказал, что Сталин и его окружение объективно делали все, чтобы ослабить подготовку советского народа к войне, а второй — что по всем объективным возможностям мы могли дать немцам отпор, но Сталин все сорвал.

Мельников-Меламед из Института истории АН СССР, похвалив Некрича, разнес содержание договора Молотова-Риббентропа и закончил выступление словами: «Сталин охотно вступил в антикоминтерновский пакт! Это показывает его лицо, и мы не имеем права обходить стороной проблему Сталина».

Доктор исторических наук Кулиш, бывший профессор Военно-политической академии, предложил выйти за рамки обсуждения культа личности и вины Сталина. Кулиш поставил вопрос: соответствовало ли советское руководство своему положению? «Нет! — повысив голос ответил он. — Не соответствовало! Нужно исследовать то, что поставило Сталина, не соответствующего своей должности, неограниченным правителем партии и государства».

Между тем Петр видел, что добрая половина зала не очень-то довольна ходом обсуждения, но по каким-то причинам никто из них не решается выступить в защиту Сталина. Тут на трибуну стал подниматься сгорбленный старик, и Родион пояснил: «Евгений Александрович Гнедин, в свое время главный помощник Литвинова, просидел с тридцать девятого шестнадцать лет, полностью реабилитирован». Гнедин сказал, что он в течение двух лет перед войной составлял информацию для наркоминдела. Сталин и Молотов, по его словам, прекрасно знали, что Германия вот-вот нападет. Почему же тогда Сталин палец о палец не ударил для укрепления обороноспособности СССР?

Последним перед перерывом слово получил известный историк Слезкин. Ведущий сотрудник Института истории АН СССР высоко оценил обсуждаемую книгу и заявил, что Сталин творил дела, которые вполне можно назвать преступлением, но виноват он не один. Следует разобраться в том, как и почему сложились условия, при которых каждый врал, стараясь угодить начальству. Петр запомнил фразу: «Отказ от правды во имя собственного благополучия является тяжким преступлением».

В столовой Института марксизма-ленинизма кормили, как, вероятно, стали бы кормить при коммунизме. Обед с черной икрой и лососиной, из пяти блюд, стоил 1 рубль 17 копеек. В ресторане не отделались бы и сотней, подумал Петр. Но к деликатесам он отнесся равнодушно. Горячие выступления историков не выходили из головы.

После часового перерыва слово получил сотрудник Института истории АН СССР, сын командарма 1-го ранга Якира, расстрелянного Сталиным без каких-либо на то оснований. Из его выступления полковник Петр Серко узнал, что Сталин задержал развитие советского вооружения, уничтожив многих выдающихся военных конструкторов, в том числе создателей ракетной техники Тихомирова, Бокаури, Курчевского и Лангемака — автора знаменитой «Катюши». Далее Якир обратил внимание на то, что некоторые предыдущие ораторы, упоминая Сталина, говорили: «Товарищ Сталин», и сказал как отрубил: «Никому, а тем более нам, он не товарищ!»

Из зала раздались возгласы: «Правильно!» Тогда слово попросил Телегин, генерал-лейтенант из Московского военного округа, и попытался было обелить Сталина.

— Книга Некрича острая, — сказал он, — но автор некритически относится к иностранным источникам, особенно к мемуарам. В них мало правды. — Раздались возгласы: «А в наших мемуарах?» — Да и в наших много вранья. — Когда смех присутствующих поутих, генерал продолжил: — Нужно помнить, что на мемуарах лежит налет «хрущевщины».

Поднявшийся в зале гул не позволил старому генералу закончить свое выступление. Сменивший же его профессор Петровский, сын старого большевика, ближайшего соратника Ленина, заявил, что действия Сталина помогли фашистам в Германии и Италии прийти к власти и потому Сталин — преступник.

— Товарищ Петровский, — перебил говорившего председательствующий генерал Болтин. — В этом зале, с этой трибуны нужно выбирать выражения. Вы коммунист?

— Да!

— Я не слышал, чтобы где-нибудь в директивных решениях нашей партии, обязательных для нас обоих, говорилось о том, что Сталин — преступник.

— Двадцать второй съезд партии постановил вынести Сталина из мавзолея за преступления перед партией. Это значит, он преступник. Сталина нельзя обелять. Так можно оправдать любого диктатора. Сказать им: «Твори, что хочешь! Тебя все равно оправдают!»

Потом на трибуне появился писатель Снегов и заявил, что нельзя быть коммунистом и мягко говорить о Сталине, который предал и продал коммунистов, уничтожил почти всех делегатов XVII съезда партии, почти всех членов ЦК, не избравших, как выяснилось, его генеральным секретарем в 1934 году, предал Испанскую республику, Польшу, всех коммунистов во всех столицах мира.

Деборин попытался оправдаться:

— Никакой новой доктрины я не создавал и не ставил своей задачей защищать Сталина. Относительно выступления Снегова. Мы уже не раз слышали все, что говорил Снегов. Он поет по нотам из враждебного нам лагеря. Надо, товарищ Снегов, определить, к какому лагерю принадлежишь.

— Я с Колымы!

— Нужно будет проверить все это. — В зале раздались неодобрительные возгласы: «Телефон дать?», «Опять за старое?», и Деборину не дали произнести более ни слова.

Явно чтобы разрядить накалявшуюся обстановку и закруглить обсуждение, на трибуну поднялся Некрич. Поблагодарил за благожелательные отзывы и пообещал исправить упущения, имевшие место в книге.

Для справки истребовал минуту Снегов.

— Я думал, что участвую в научной дискуссии. Деборин вместо научных доказательств привел «доводы» образца тридцать седьмого года. Но нас лагерями не запугаешь! Мы не дадим себя запугать! Сейчас не то время, и прошлое не вернется!

Зал ответил аплодисментами, и заключительное слово взял Болтин, позицию которого ни Петру, ни Родиону так и не удалось определить. Генерал закончил словами:

— Нужно еще многое изучить, проанализировать… Тогда мы доподлинно выясним, что повлияло на нашу неподготовленность к войне.

Спорить с ним не стали, и заседание закрылось.

Как перед заседанием, во время перерыва, так и по окончании дискуссии к Родиону подходили многие: друзья и те, кому было «положено». Подошел и Некрич. Поздравив автора, Родион тихо сказал: «Позвоните, надо бы встретиться за ужином».

Когда они оделись и шли по усыпанной песком дорожке к проходной, Родион спросил:

— Ну, что скажешь, старик?

Петр долго молчал. В голове стоял полный сумбур. Советское воспитание побуждало критически отнестись ко многим оценкам. Но новые открывшиеся факты терзали душу. Он ответил кратко: